На веки вечные
Шрифт:
– Ты бы расстроился, если не застал меня дома?
– Очень, – честно ответил он. – И, вероятно, больше не приехал бы.
– Вот видишь, – улыбнулась она. – Я правильно сделала, что не отправилась с родителями.
Бартлетт когда-то влюблялся, когда-то в другой жизни, но те чувства не шли ни в какое сравнение с тем, что он испытывал сейчас. Он хотел защитить эту девочку от всего мира, хотел быть подле нее каждую секунду, хотел, чтобы она никогда не отвернулась от него, не испугалась.
– Я попросила подать нам чаю в летнюю беседку. Ты ведь не против?
– Совсем не против.
Ему было все равно где пить чай, лишь бы рядом с ней.
Летняя беседка, оформленная глазуревыми изразцами и скрытая от посторонних глаз сильно вьющимися цветущими растениями, располагалась в глубине сада. Когда Элиас привела его туда, столик уже был накрыт на двоих.
– Сад под стать усадьбе, такой же большой, да? – улыбнулся Бартлетт.
– Это мама у нас любит все масштабное, – смущенно ответила она.
– И тебе это не очень нравится? – догадался он.
– Не очень, – согласилась Элиас, – в нашем доме много лишнего. Да и сад, настолько бесконечный, что незнающему человеку тут и заблудиться легко.
– Моя усадьба значительно меньше. Надеюсь, тебе понравится.
– Ты приглашаешь меня в гости?
– Элиас, я надеюсь, ты войдешь в мой дом хозяйкой, – серьезно сказал Бартлетт.
Девушка отставила чашку с чаем, поднялась с плетеного кресла.
Князь забеспокоился. Он напугал ее? Слишком поспешил со своим признанием? Она сейчас откажет ему?
Но Элиас удивила Бартлетта. Вместо того, чтобы уйти, она устроилась на его коленях.
– Элиас, – выдохнул он.
Она провела тонкими пальчиками по его шее, дотронулась до щеки. Погладила по плохо зарубцевавшемуся шраму. Затем принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.
– Элиас, – со всей осторожностью, чтобы не навредить, не сделать больно, перехватил нежное запястье, останавливая. – Ты готова так далеко зайти, даже не будучи еще моей женой? А если нас увидят? Тебя увидят?
– Мне все равно. Пусть все болтают, что хотят. Я люблю тебя.
– Любишь меня? – переспросил, хотел, но не мог поверить.
– Да. Люблю, – ответила она. – На веки вечные.
– Я у твоих ног, Элиас. На веки вечные.
Она целовала его шею, лицо, глаза. И эта простая ласка сводила Бартлетта с ума. Знала ли, понимала ли, что сейчас имеет над ним полную власть? Что сказанные им слова «я у твоих ног» были буквальными?
Его никогда не прельщали девственность и неопытность. Но только не сегодня. Что с ним сделала эта девочка? Боже, за какие заслуги послана ему такая награда?
Они долго не могли оторваться друг от друга, долго шептали ласковые слова друг другу, а после – долго лежали, обнявшись, на дощатом полу укрытой от посторонних глаз беседки.
– Элиас, вечерняя заря занимается, – поправил он ее разметавшиеся волосы. – Скоро вернутся твои родители.
– Не хочу, чтобы ты уходил.
– Буду завтра. Обещаю. Я собираюсь поговорить с графом Морлимером.
Он подал ей платье и спросил:
– Элиас, а что ты делала у оврага, тогда, три года назад?
– Хотела на лед посмотреть. Никогда снега и льда не видела. А в округе болтали, будто овраг замерз. Вот и посмотрела. Еще и Лору подговорила со мной отправиться.
При воспоминании о том страшном дне девушка привычно замкнулась.
– Ты не знала, что аспиды появляются там, где лед? – ласково погладил он ее по щеке.
– Не знала. Отец сказал только, что ходить к оврагу нельзя, а почему не объяснил. Думал, я не ослушаюсь. А у меня возраст такой был, не слушаться, понимаешь?
– Понимаю, – опустился он перед ней на колени и одел на ее ножки нарядные туфельки.
Дома Элиас ждала записка от Илоны.
«С нетерпением жду объяснений», – писала подруга. – «Рид выглядел огорченным. А Хендрик так и не подошел, хотя знает, что хромота не сильно беспокоит меня в танце. Он весь вечер увивался за Калиной Вьен. Зачем ты променяла Рида на Бартлетта?».
Никто меня не поймет, – досадливо смяла Элиас исписанный листочек. – Разве что, папа.
Бартлетт появился уже наутро. Она только и успела, что умыться. Услышала знакомый голос и помчалась в гостиную, не потрудившись даже расчесать волосы.
В гостиной расположились князь и ее родители. Фелиция, естественно, выглядит с иголочки. Естественно, смотрит на дочь с неодобрением. Элиас поняла, позже ее ждут нравоучения по поводу подобающего внешнего вида леди.
Она хотела кинуться к нему, обнять, целовать, но благоразумно сдержалась.
В ее присутствии я превращаюсь в желе, – думал Бартлетт, глядя на самую восхитительную девушку на свете. И что удивительно, ему это нравилось.
– Прошу меня извинить за столь ранний визит, – все-таки заставил себя князь оторвать взгляд от Элиас и начать говорить. – На юге вторжение. Король собирает войско. Я вынужден ехать немедленно.
– Ехать? Немедленно? – расстроилась молодая графиня.
– К сожалению, да. Но я не могу уехать, не сделав того, что собирался сделать.
Надежды Фелиции на то, что князь не воспринял ее дочь всерьез, не оправдались. Хотя, надо признать, женщине импонировала его решительность. Накануне они с Франки вернулись слишком поздно, и она не успела разузнать, навещал ли Бартлетт ее дочь. Но, судя по горящим глазам последней, он был здесь.
– Граф Морлимер, – продолжал Мюрай. – Прошу руки вашей дочери.