На восток от солнца, на запад от луны: Норв. сказки и предания
Шрифт:
В полночь явились тролли. Одни занялись приготовлением новогоднего ужина — жарили лягушек, ящериц, пауков и прочую дрянь, другие плясали и кувыркались. Словом, все чувствовали себя как дома.
На Пера тролли и внимания не обратили: он был совсем им под стать — такое же страшилище.
И вдруг кто-то из троллей увидел башмак. Сейчас же все захотели мерить его. Каждый совал в него свою ногу, и когда все тролли были одной ногой в башмаке, Пер быстро затянул верёвку. Тут и мишка вылез из-за печки.
— Не хочешь ли отведать мясца, белая киска, — сказал один тролль и, изловчившись, бросил лягушку с раскалённой сковороды прямо медведю в пасть.
— Попробуй, попробуй их мясца! — сказал Пер и подмигнул медведю: принимайся, мол, за них!
А медведь и сам знал, что ему делать. Как начал он драть да полосовать троллей! И Пер от него не отстаёт — что есть силы лупит троллей кожаным ремнем.
Едва живые вырвались тролли из ловушки и убежали, проклиная Пера, и его башмак, и его белую киску.
С той поры тролли даже не подходили к этому дому.
Много лет спустя, незадолго до Нового года, отправился хозяин в лес — запастись дровами на праздник.
И вдруг видит — идёт ему навстречу тролль.
— Что, — спрашивает тролль, — жива ещё твоя белая киска? Может, хочет, чтобы мы опять её угостили?
— Милости просим, — отвечает хозяин, — только побольше приносите угощения. У моей киски народилось семь детёнышей, так они ещё сильнее, чем сама белая киска. Да и нравом злее…
Услышал это тролль — и припустился бежать.
— Нет уж, ты нас больше не увидишь! — кричит.
И верно, никто больше не видел здесь троллей.
Ловля макрелей
Я вырос у моря. Там, среди волн, я провёл на скалистых островах-шхерах своё раннее детство.
Моя родина славится хорошими моряками, и в этом нет ничего удивительного — здесь привыкают к морю с младенческих лет.
Едва дети научатся ходить, они уже карабкаются по утрам на прибрежные скалы и часами смотрят, как меняется море.
Они ещё бегают в одних рубашонках, а уже могут сказать, какую погоду обещает море: пососут палец, потом поднимут его и знают — с той стороны, где палец тронет холодком, и жди ветра.
А чуть только они в силах поднять весло, они уже в лодке, уже начинают опасную игру с морской стихией.
В юности я часто выходил в море с одним лоцманом, моим земляком. Это был самый смелый моряк, какого я знал в жизни. Часы, которые я провёл вместе с ним, навсегда останутся самыми счастливыми в моих воспоминаниях.
То, бывало, в легкой лодке мы охотились среди шхер за утками, гагами и тюленями, то на паруснике уходили далеко в море ловить макрелей.
С того времени море всегда неудержимо тянет меня к себе.
Но я не собираюсь предаваться мечтам о прелести морской жизни. Лучше расскажу одну историю, которую я слышал от моего старого друга лоцмана, а теперь хочу поведать вам.
Года три тому назад я приехал к себе на родину. Вместе с моим старым другом мы провели несколько дней в море, возле самых далеких шхер.
Мы плыли на большом парусном судне. Команда состояла из Расмуса Ольсена (так звали моего друга), лоцманского юнги и меня.
Однажды на рассвете мы вышли в открытое море, чтобы ловить макрелей.
Слабый ветерок с берега не мог разогнать тяжелый туман, окутывавший шхеры и голые скалы.
Вокруг нас с хриплым тревожным криком летали чайки, пронзительными голосами перекликались ласточки, а касатки, словно смеясь над кем-то, выкрикивали своё «клик, клик!».
Серо-свинцовое море было спокойным, и только изредка его застывшую гладь разбивал чистик, нырок или стонущий тюлень.
Расмус сидел у руля, а юнга то и дело перебегал с носа на корму, с кормы на нос.
Мой друг Расмус Ольсен был высокий, широкоплечий человек. Лицо его — загорелое, обветренное — казалось простым и добродушным, но во взгляде его серых умных глаз было что-то строгое и пристальное. Так смотрит человек, который привык встречать в жизни опасности.
Когда он сидел — огромный, коренастый — на корме, в своей зюйдвестке, натянутой на самые уши, в широкой серо-желтой куртке, окутанный утренним туманом, казалось, что это не обыкновенный человек, а викинг, появившийся, как привидение, из старинных легенд.
Правда, викинги не курили табака, а Расмус Ольсен пользовался им в своё удовольствие.
— Ветер совсем слабый, — сказал Расмус, поглядывая по сторонам и извлекая из глубокого кармана маленькую, дочерна обкуренную глиняную трубку. — Берестяную лодочку и то не перевернёт… Вчера вечером, на закате, облака какой ветер сулили! А сейчас и зюйдвесткой ветер не собрать, не то что парусом!
— Впереди как будто проясняется, — сказал юнга. Он работал веслом на правом борту, чтобы лодку не относило течением к западу.
— Какое там проясняется! — проворчал Расмус. — Ветра не будет, пока не поднимется солнце. А уж тогда его будет больше, чем нам нужно.
Однако скоро потянуло свежим ветерком, так что мы могли отложить вёсла, и наше судно быстро заскользило навстречу открытому морю.
Туман как будто растаял, и мы теперь различали в голубоватой дымке берег и скалистые островки. А впереди лежало бесконечное море, чуть красноватое под лучами утреннего солнца.
И чем выше поднималось солнце, тем яснее становилось небо, тем свежее задувал ветер с моря.