На все цвета радуги (сборник)
Шрифт:
«Хорошо бы, если бы кто-нибудь прислал нам хоть немного цветочных семян. Ни одному бы семечку пропасть не дали».
Подписал своё имя и фамилию Ромаша, указал адрес посёлка, перечитал написанное, проверил до запятой и послал заказным письмом в «Пионерскую правду».
А вдруг да в самом деле напечатают! А если не напечатают, то все равно напишут ответ и скажут, куда ему лучше всего обратиться. Время ещё терпит. За окном ещё метелицы метут, а снег и не думает таять.
Почти каждый день дед с внуком о письме вспоминают, дни считают,
А потом, как это и бывает, забыли о письме. У Ромаши школьные дела. А у Романа Васильевича тем более прибавилось работы с приближением весны.
А письмо Ромаши между тем было прочитано в редакции, похвалено и напечатано. Ромаша и не знал, получив номер «Пионерской правды», что в нём красуется в рамочке с цветочками его заметка. Он, как всегда, пришёл в школу, сунул в парту свою сумку и решил сбегать в уголок живой природы, проверить, как себя чувствуют ежи. В коридоре его остановил Стасик.
– Пришлют, думаешь? – спросил он.
– Ты о чём?
– О газете.
В руках Стасика была газета «Пионерская правда» с заметкой. Ромаша хотел взять газету, но верный себе Стасик сказал:
– Я сам ещё не всю прочитал…
Ромаша не успел сказать Стасику то, что нужно было сказать, как в его руках оказалось сразу три газеты.
Какое счастье читать в газете написанные тобою слова! Не беда, что заметку немножечко сократили. Зато жирными буквами приписали от редакции очень хорошее обращение. Редакция надеялась, что школьники посёлка Никитово не останутся в этом году без цветочных семян. И надежды редакции оправдались. Не прошло и дня, как пришли сразу три телеграммы о присылке семян. Затем пошли письма. Никогда ещё в Никитовское почтовое отделение не приходило столько писем, бандеролей и посылок: ящики с луковицами, корневищами, черенками, отводками.
И у каждого, и у всех появились цветы. Они запестрели в палисадниках перед окнами, в школьном саду и на площади посёлка. Они зацвели возле почты и у магазина. Они появились и в глиняных горшках на подоконниках домов. И все говорили о цветах.
Молчал только Стасик. Цветы не радовали его. Они не то посмеивались над ним, не то упрекали его, и Стасик старался обходить их. Но этого сделать было нельзя. Этого сделать было нельзя вовсе не потому, что Стасик всюду встречался с цветами, а потому, что никому не удавалось уйти от своей памяти, от своей совести. Не ушёл от них и Стасик.
Ребята уже забыли, что Стасик пожалел для них цветочные семена, а он помнит и никогда не забудет этого.
Чужая калитка
Алёша Хомутов рос мальчиком старательным, заботливым и работящим. Его очень любили в семье, но больше всех Алёшу любил дедушка, любил и, как мог, помогал ему расти хорошим человеком. Не баловал дед внука, но и не отказывал в том, в чём можно не отказать.
Попросит Алёша научить его ловушки на хорьков ставить – пожалуйста. Трудно ли деду показать, как эти ловушки ставятся! Дрова пилить вздумает Алёша – милости просим! Дед за одну ручку пилы держится, внук – за другую. Помучится парень, да научится.
Так и во всём… Красить ли крылечко задумает малец, огурцы ли на окошке в ящике выращивать – дедушка ни в чём не отказывал. Одного только от внука требовал:
– Коли берёшься за дело – доводи его до конца. А если видишь, что дело тебе не по рукам, – подожди, когда вырастешь.
Вот так и жил Алёша. Всех в своей большой семье радовал и сам радовался, настоящим человеком себя чувствовал, и другие его таким же называли.
Хорошо на свете жить, когда тебя люди хвалят, когда всё тебе удаётся. Даже в пасмурный день на душе светло и весело. Но как-то и с удачливым Алёшей случилось такое, что пришлось призадуматься…
А всё началось с того, что пошёл он с дедом в лес тетеревов добывать. А дорога в лес шла через садовый питомник, где выращивались молодые деревца. Питомник был хорошо огорожен. Потому что и стадо может забрести да повытоптать саженцы. И лосей теперь столько развелось, что они даже в село, как домой, приходят. А уж про зайцев и говорить нечего – обгложут кору молодых яблонек или груш – и конец.
Пришёл Алёша с дедом к питомнику и видит, что калитка открыта. Хлопает калитка на ветру. Щеколда у калитки оторвалась. Заметил это Алёша и говорит дедушке, как взрослый:
– Хозяева тоже мне… Пустое дело на три шурупа щеколду привернуть, а не хотят… Потому что чужая щеколда и ничья эта калитка…
– Что говорить, Алёшенька, – поддержал дедушка разговор, – и петли бы у калитки не худо сальцем смазать, а то, того и гляди, переест их ржа и калитка на землю свалится…
– И свалится, – подтвердил Алёша, – она и так еле-еле держится. Плохо, дедушка, быть чужой калиткой…
– Да уж куда хуже быть чужой калиткой, – опять согласился с внуком дед, – то ли дело наша калиточка. И синей красочкой она тобой покрашена, и петельки чистым нутряным сальцем смазаны, и щеколда у неё «трень-брень», как музыка… Своё – оно и есть своё.
Тут дед посмотрел на внука, улыбнулся чему-то и дальше зашагал. Прошли они сколько-то – может, километр, может, два – и решили на скамейке посидеть на лесной просеке.
– А чья, дедушка, эта скамейка? – вдруг спросил Алёша.
– Ничья, – ответил дед, – чужая. Какой-то человек взял да вкопал два столбика, да прибил к ним доску. Вот и получилась скамья. Кому надо – отдыхай. Никто этого человека не знает, а все спасибо ему говорят… Только скоро эта скамейка тоже, никак, кончится. Столбики у неё подопрели. Ну, так ведь чужая скамья, и никому до неё нет дела. Не то что наша у ворот, ухоженная да покрашенная…
Тут дед снова посмотрел на Алёшу, потрепал его за розовую щёчку и опять улыбнулся чему-то.
В этот день они добыли трёх тетеревов. Из них двух Алёша выследил. Дома шуму-гаму было выше потолка.
– Вот так охотник растёт у нас! – нахваливает Алёшу мать. – Подстрелить тетерева всякий может, а выследить его редкий умеет.
Весёлый был ужин в этот воскресный вечер, но Алёша почему-то молчал и о чём-то думал.
– Устал, наверно, милый сын? – спросил Алёшу отец.
– А может, с дедом не поладил? – спросила бабушка.