На всех была одна судьба
Шрифт:
Завод-гигант считается секретным предприятием, но разве утаишь от мальчишек, какие корабли закладываются на стапелях, если в каждой семье на судостроительном работают отцы, матери, старшие братья и сестры? И видят себя мальчишки только военными моряками… Летом 1941 года, не зная, что навсегда прощается с детством, Валентин уезжает с Марией Константиновной в родной Ленинград – на каникулы, к бабушке.
Выехать, вырваться из окруженного города осенью им не удалось. Пошел отсчет блокадных дней. После очередного налета – Московский район, насыщенный промышленными предприятиями, враг бомбил особенно ожесточенно – мать с сыном перебрались к бабушке, на Малодетскосельский. Бомба попала в их дом, чудом уцелели.
Вместе со взрослыми и сверстниками Валентин дежурит на чердаках, гасит «зажигалки», выполняет поручения старших. И, конечно, помогает семье: с ночи занимает очередь за хлебом,
Голод и холод с каждым днем все ближе и ближе теснят к краю. Умирают двоюродный брат Витя, дедушка, бабушка. Пустеет некогда многолюдная коммунальная квартира на Малодетскосельском. Воспоминаний об этих страшных днях хватило бы не на одну книгу. Валентин Саввич их не написал. Даже для него, не обделенного стойкостью и мужеством, это было свыше сил – вернуться в прошлое, пережить все снова…
Опухшие от водянки, с трудом передвигаясь, мать с сыном весной 1942 года Дорогой жизни выбираются на Большую землю. В Молотовске Саввы Михайловича уже нет – он служит в Беломорской флотилии, и семья остается в Архангельске.
К середине лета Валентин ожил – спали отеки, он уже мог ходить без одышки. 13 июля, в день своего четырнадцатилетия, бросив маме: «Я скоро вернусь!», отправился в Соломбалу, где формировалась будущая Соловецкая школа юнг. Для него, сына флотского комиссара, сделали исключение – зачислили в 14 лет. К тому же в Молотовске он не только учился в средней школе, но и занимался в кружке юных моряков, и тетрадка с конспектами легла на стол комиссии. В Соломбале, во флотском полуэкипаже Валентин простился с отцом, уезжавшим с морскими пехотинцами-добровольцами на защиту Сталинграда. (Осенью 1942 года Савва Михайлович погибнет на Волжском рубеже, и только в конце жизни писатель подступится к роману «Сталинград».)
Соловецкая школа юнг была создана в 1942 году по инициативе ЦК ВЛКСМ и Наркомата ВМФ. Это была самая настоящая воинская часть, состоявшая из батальонов и рот. Роты делились на смены, по 25 человек в каждой. Здесь готовили рулевых-сигнальщиков, мотористов – флотских специалистов, которых так не хватало на боевых кораблях. Валентин учился на рулевого-сигнальщика. Юнги не только изучали навигационные приборы, но и учились прокладывать курс корабля, определять его место в открытом море, вязали морские узлы, сращивали концы, знакомились с парусным делом. Кроме учебы, строевой, физподготовки, на ребятах лежали заботы по хозяйственной части. Одних дров надо было столько заготовить, а ведь еще и дежурство на камбузе… Бывший юнга А.И. Васильев вспоминает, что для мытья котлов, в которых готовилась пища, они забирались внутрь, и эти котлы были им в рост! Ночное дежурство по камбузу выпадало раз в месяц. В наряд заступали 25 человек, задание – начистить 25 мешков картошки. Едоков-то в школе полторы тысячи! А утром, как все, на занятия. Утро в школе в любую погоду начиналось с зарядки на улице, потом бегом к «банному озеру». С мостков бултыхались нагишом в обжигающую воду и так же бегом обратно, в землянки. Зимой умывались в прорубях на том же озере. Это была суровая закалка будущих североморцев.
На курсантах лежала и охрана воинской части. Как настоящие часовые, они заступали в суточный караул, получали винтовки с боевыми патронами. Четыре часа на посту, смена, снова четыре часа. У юнг формировался стойкий, волевой характер, без которого невозможно служить на боевых кораблях.
Вспоминая юность, Валентин Саввич потом напишет: «В возрасте 15 лет я начал воевать на Северном флоте – в составе экипажа Краснознаменного миноносца “Грозный”. До сих пор вижу, как в разгневанном океане, кувыркаясь в мыльной пене штормов, точно и решительно идут строем пеленга корабли нашего славного дивизиона: “Гремящий”, “Грозный”, “Громкий”…
А хорошо было! Качало тогда зверски, в кубриках гуляла мутная ледяная вода; ежечасно громыхали взрывы глубинных бомб; вечно мокрый, усталый от качки и хронического недосыпа, я по 12 часов в сутки нес боевую вахту наравне со взрослыми… В 16 лет я стал командиром боевого поста… Мне было 17, когда война завершилась нашей Победой…».
Впоследствии в беседах с корреспондентами Валентин Саввич всегда подчеркивал, что смог добровольно «приговорить» себя к тяжкому, каторжному писательскому труду без выходных и праздников только благодаря морской закалке. В 20 лет, приступив к роману о грозных днях своей флотской юности, отправив в печку три пухлых варианта и начав четвертый, в 26 он держал в руках своего первенца – «Океанский патруль». Первая книга создавалась в местах, дорогих с детства – в центре Измайловской слободы, на 4-й Красноармейской. Людмила Яковлевна Колоярцева-Каренина, двоюродная сестра писателя, вспоминает: «Чтобы попасть к Вале в квартиру, нужно было подняться до последнего этажа по парадному лестничному ходу, затем перейти на лестницу черного хода через окно, соединяющее эти две лестницы, и еще подняться на один этаж по лестнице, ведущей на чердак. Дверь в квартиру и дверь на чердак объединял небольшой узкий коридор. Там всегда горел свет, так как окна не было».
В мансарде под самой крышей, в совершенно пустой комнате (литература пока «не кормила», и вещи, мебель покидали эти стены навсегда) одну стену занимали стеллажи с редкими книгами по истории России, других стран. Это богатство приращивалось из года в год, и со временем уникальной библиотеке писателя могли позавидовать многие ученые-историки.
Прохладным июльским днем 1996 года на 4-й Красноармейской улице, у дома № 16 собрались почитатели творчества Валентина Саввича Пикуля. Адмиралы, флотские офицеры, писатели, ученые, бывшие юнги Соловецкой школы, жители окрестных улиц, пришедшие на открытие памятной доски. Соотечественники не только увековечили память о большом русском писателе, но и отдали должное подвигу одного из миллионов ленинградцев, вставших на защиту родного города от захватчиков.
«Я успел окончить лишь пять классов – вспоминал писатель, – когда грянула война. Как и все ленинградские дети, дежурил на чердаках. Совал в бочки с водой брызжущие фосфором немецкие зажигалки. Пережил “глад и хлад” блокады, по-детски еще не сознавая, что все виденное мною уже становилось историей».
Историей великого подвига, к которому потомки будут возвращаться снова и снова.
МОЙ ПРАДЕД ПОГИБ НА ВОЙНЕ
В новом столетии живут внуки и правнуки тех, кто сражался на фронтах Великой Отечественной или был ребенком, подростком военной поры. О том грозном для нашей Отчизны испытании они узнают из книг, передач радио, телевидения – не всегда правдивых, объективных. Как было на самом деле, почему 18–19-летние студенты, рабочие, преподаватели, служащие учреждений записывались в народное ополчение и, не сделав ни одного учебного выстрела, занимали оборону…
Внуки и правнуки Победителей осмысливают историю, пытаются найти ответ: в чем черпали силы те, кто ради будущих поколений жертвовал всем. И если требовалось – жизнью.
1941 год, июнь. Ничто не предвещало беды. У школьников были каникулы, взрослые собирались в отпуска. Работали фабрики, заводы, магазины… И вдруг – 22 июня, черная дата, начало Великой Отечественной войны… Семья моей бабушки осталась в Ленинграде. Начались бомбежки. Семья жила у Технологического института, рядом Витебский вокзал, Балтийский… Этот район сильно бомбили, обстреливали. С осени единственной дорогой, по которой можно было привезти в Ленинград продукты, стало Ладожское озеро. Это была «Дорога жизни». Немцы ее постоянно бомбили. В городе начался голод, не было света, хлеба, воды, дров. Моя бабушка – тогда семилетний ребенок – в такой мороз ходила за водой на соседнюю улицу, собирала щепки в разрушенных домах, чтобы согреть самовар и напоить кипятком ослабевших родных. От голода умирают отец бабушки, дядя. Мама ее лежит без движения, опухшая от голода. Спуститься в бомбоубежище не было сил. При бомбежках все оставались дома. В 1942 году истощенных, ослабленных людей эвакуировали через Ладогу. На Ладожском озере баржи, в которых были старики и дети, бомбили с самолетов. В том переходе все баржи погибли, только одна, где находилась наша семья, благополучно доплыла до берега. На суше люди целовали землю, обнимали друг друга. И уже в 1944 году, после освобождения Ленинграда, наша семья вернулась в родной город.
Раньше мы жили в Подъездном переулке; над нами, выше этажом жила бабушка Надежда Александровна. Я ходил к ней в гости, и она мне рассказывала о войне, блокаде. Жителям города тогда нечего было есть, они замерзали, некоторые падали прямо на улице и умирали. Мертвых убирали с улицы в подъезды или складывали во дворе, потом приезжали грузовики. Бабушка рассказывала о самых тяжелых днях, когда получали хлеба по 125 граммов. Некоторые съедали хлеб сразу в магазине, подставляя ладошку под хлеб, – боялись потерять даже крошку. Старший брат бабушки помог достать ей направление на эвакуацию. Из двух кораблей, которые вывозили эвакуированных, один в бомбежку погиб, а тот, на котором была бабушка Надя, уцелел. Так она осталась жива. Но блокаду до сих пор вспоминает со слезами на глазах.