На задворках галактики
Шрифт:
Еронцев встретил гостей как радушный хозяин. Поприветствовал, изрёк по памяти заранее подготовленную коротенькую речь, о чём его накануне попросил Краснов для придания атмосферы торжественности, и повёл делегацию по просторам корабля. Первым делом капитан показал отсеки с жилыми каютами, сопровождая демонстрацию комментариями и отвечая попутно на вопросы. После отсеков настала очередь центральной рубки управления. Там делегация 'застряла' надолго. Лекция капитана всецело завладела вниманием гостей. А рассказывал он, не вдаваясь в технические подробности, о стоящих перед ним задачах, о назначении представленного
Однако в рубке в этот момент находились не все. Краснов поздно заметил отсутствие Хельги и Мелёхина. Тут и гадать не надо – застряли в жилом отсеке. Зная натуру Хельги, Пётр Викторович мог себе представить, как ей не терпелось показать любовнику свою каюту, обустроенную в соответствии со всеми её вкусами и запросами. А заодно и шмотками похвастаться, каких на Темискире нет и не могло быть. Да уж, Хельга осталась верна себе: на 'Реликт' первые лица государства со свитой пожаловали, а ей до фени, лишь бы в постели покувыркаться.
Лекция и в правду затянулась, чему Хельга была только рада. Зная способности Еронцева приковывать внимание, особенно если на него вдохновение снизойдёт, она могла смело рассчитывать часа на полтора свободы. А может и на больше.
Конечно, Мелёхину тоже хотелось бы поприсутствовать там. Но если уж выбирать между жаждой к неизведанному и Хельгой, он с лёгкостью выбрал её общество. А неизведанное… Что ж, подождёт неизведанное, даст Бог, наверстается ещё.
Обнажённая, уставшая и довольная, она разливала по бокалам сладкое шампанское, размышляя, почему всё приятное так быстротечно. Вот и полтора часа почти на исходе. Отчего человеческая психика так устроена, что всё плохое субъективно воспринимается бесконечно долгим, а мгновения радости так и остаются мгновеньями? Это казалось ей верхом несправедливости. Лучше бы наоборот или хотя бы когда так, а когда и этак.
Подхватив бокалы в каждую руку, она возвращалась к постели, идя намеренно не спеша, чтобы Мелёхин подольше повосхищался её фигурой. Приятно ведь когда на тебя так смотрят.
– Вторая бутылка, – сообщила она. – Я, кажется, окосела слегка. Или не слегка. А ты, Андрюш, как стёклышко. Мелёхин улыбнулся, беря протянутый бокал.
– Имею выработанную годами стойкость. Слушай, Хелька, а нас не хватятся?
– Не хватятся! – отрезала она с наигранной злостью. – Снова за своё? Просила же, не называй меня так. Я Хельга.
– Угу, – кивнул он, делая глоток. – А твои тебя Кометой называют. Позывной?
– Да, – она провела ладонью по его лицу, а когда он улыбнулся, не сдержалась и прыснула. – Знаешь, я поняла, кого ты мне напоминаешь…
– Ну и кого же?
– Чокнутого механика.
– Вот спасибочки… – он нахмурился. – Не понял логики…
– Погоди дуться. Есть в необъятной галактике одна чокнутая планета, где живут сектанты-механики. Вообще-то это не религиозная секта, да и не секта как таковая… Живут они обособленно ото всех других миров. Чокнутыми их называют за пристрастия ко всяким имплантациям.
– Ты бы мне словечко это объяснила что ли…
– Вживляют себе разные механические штуковины, чтобы таким образом усовершенствовать
– Ну-у… – протянул он отхлёбывая. – Про усовершенствования ничего не скажу, а продлить ресурс печени – штука полезная.
– Видел бы ты их! Дрянь всякая на мордах, на теле, в теле, некоторые извращенцы и на людей-то не похожи. А продлить телесные ресурсы можно и иными способами. Есть на то биотехнологии.
– Ну-ну, – буркнул Мелёхин. – И чем же это, интересно, я на этих чудиков похож?
– Да не то чтоб похож… Просто ты зубоскалишься, вот и навеяло…
– Ещё раз спасибо, Хелька. Теперь я ещё и зубоскалюсь…
– Ещё раз назовёшь меня так и… – она не договорила, поверженная его стальной улыбкой. Не получалось у неё злиться, хоть ты лопни.
И вдруг ей в голову стукнула одна мыслишка. Мелёхин ведь на гитаре играет и поёт в придачу. В каюте как раз и инструмент имеется, куда ж без него?
– Слушай, сыграй мне, а?
– На чём? – удивился Мелёхин. – Кроме гитары ничему не обучен. – Но по её реакции он понял, что гитара таки имеется и отвертеться не получится. – Ладно, тащи… Ща явлю талант.
Хельга поставила бокал на поднос у кровати и поднялась со всей возможной грацией. Ведь когда он её так беззастенчиво разглядывает, словно истома по телу разливается. Вот опять, кажется, заводиться начала.
– И откуда у тебя гитара? – поинтересовался Мелёхин, когда она вернулась. – Я себе воображал, что у вас там что-нибудь посовершеннее придумали. И сама-то играть умеешь?
– Обижаешь. Имею классическое воспитание. Музицирую, пою, танцую. Могу, конечно, и на синтезаторе мелодий налопать, но живая музыка куда приятней. И ценится на порядок выше.
– Та-ак-с… что у нас тут… – Мелёхин принял гитару и по-хозяйски её осмотрел, а потом и перебрал несколько аккордов. – Шестиструнка. Плохо. Я на семиструнке привык… Ладно, что спеть-то?
– А что хочешь.
Он кивнул. И вот полилась грустная мелодия. И сложная, и удивительно простая одновременно. Хельге она понравилась, было в ней что-то такое берущее за душу, красивое и печальное. Потом Мелёхин начал другую мелодию, тоже печальную, запев с хрипотцой:
Закат горит и ветер гонит дым. После атаки тупо и устало, Я глажу друга и прощаюсь с ним. Мой друг, мой конь, вот и тебя не стало. Теперь со мной остались трое: Подруга сабля, чарка и злодейка горе…Внезапно он оборвал игру и застыл.
– Не могу дальше… Прости. Хельга коснулась его пальцев, зажавших гриф.
– Такое чувство… – попытался объяснить он, – что я не имею права на всё это… – он обвёл рукой вокруг. – Я здесь с тобой и мне хорошо… И не обязательно здесь даже. И там в Светлоярке… А ребята кто в земле, кто на передовой. А я как предатель… Дерьмово, одним словом.