На затонувшем корабле
Шрифт:
Тут же прохаживались виновники торжества — советские солдаты.
Здание немецкого военного госпиталя по Ландштрассе, где когда-то размещалось финансовое управление Восточной Пруссии, тоже не разрушено.
Профессор Хемпель вспомнил разговор с врачом-эсэсовцем Клюге. Рассказывая о решении военного командования выложить на крыше госпиталя красный крест, Клюге утверждал: русские не обратят внимания и разбомбят госпиталь.
Но здание оказалось целым, и профессору было почему-то приятно, что русские пощадили госпиталь.
Вот и бронзовая статуя великого Шиллера: она повреждена осколками снарядов.
На пьедестале памятника выведено мелом: «Шиллер — памятник мировой культуры».
Профессор долго стоял возле бронзового поэта, пытаясь понять, что значат эти слова, написанные по-русски.
Полуразрушенное здание радио, вплотную к нему — уцелевший дом прусского архива. У сохранившегося огромного здания судебных учреждений по-прежнему стояли бронзовые зубры, свирепо нагнувшие головы. На площади, у здания вокзала, изрядно пострадавшего, раскачивались на ветру повешенные за ноги немецкие солдаты: дезертиры, казнённые немецким командованием. Лица мертвецов синие, руки протянуты к земле.
Супруги Хемпель свернули на Врангельштрассе, с трудом пробираясь среди бесконечных развалин, танков, пушек, надолбов и ежей. Не дойдя до Верхнего озера, они решили вернуться. Дорога на Врангельштрассе оказалась непроходимой.
Профессор Хемпель взобрался на кучу кирпичных обломков, откуда хорошо было видно озеро, окружённое деревьями. Тёмный от копоти пожаров лёд ещё не совсем растаял. В разводьях торчали дула орудий, колёса военных повозок, кузова машин. Многие деревья на берегу озера изувечены артиллерийским огнём. На противоположном берегу, среди развалин, виднелось здание больницы, размалёванное серо-зелёными пятнами.
Над круглым кирпичным фортом Дердона на ветру развевался красный флаг.
Профессор шёл молча, фрау Эльза, взглянув на мужа, как всегда, разгадала его мысли.
Недалеко — королевский замок, и Альфред обязательно вспомнит про свои дела, и это отвлечёт его от грустных мыслей.
— Эльза, дорогая, — произнёс, наконец, профессор.
— Да, Альфред!
— Мне нужно посмотреть замок.
— А там не опасно сейчас, мой милый?
— Не более, чем везде. Мы прошли через весь город, встретили много русских солдат, а нас никто не обидел.
— Это правда. Наверное, такие старики, как мы, никому не нужны.
Супруги шли среди руин и выгоревших каменных коробок. По-прежнему встречались переселенцы с детьми и скарбом на тележках.
Замок был пуст. Гулко раздавались шаги. Звуки проникали внутрь сквозь пустые глазницы окон и разносились эхом по пустым дворцовым залам. Нижнее окно круглой дворцовой башни, в углу, курилось едким, синеватым дымом: там дотлевала бумажная рвань.
Во дворе среди брошенного оружия лежали трупы солдат.
Повсюду кучи расстрелянных гильз и патронные ящики. Снова надпись на стене: «Мы никогда не капитулируем».
И никого живого.
Профессор вдруг представил себе, что он попал в заколдованный город из какой-то страшной сказки.
И робость незаметно вошла в сердце. Профессор стал говорить тише. Он нервничал, озирался по сторонам. Вдруг ему почудилось, что один из мертвецов зашевелился. Но нет, это не мёртвый, раненый. Солдат приподнялся и пополз, молча упираясь руками в булыжник, медленно волоча неподвижные ноги.
Профессор нагнулся над ним.
— Господа! Ради бога, сжальтесь, — прохрипел солдат. — Нужен врач… Рана в бедро, перебиты ноги. Я услышал немецкую речь. Пить, каплю воды…
— Я принесу воды, — предложила фрау Эльза и, взглянув на мужа, быстро пошла к воротам.
— Но почему вас не взяли в лазарет русские? — спросил профессор, в ужасе глядя на изуродованное тело солдата.
— Я спрятался, они добивают раненых, нас предупреждали…
— Это ложь, русские не добивают раненых.
Солдат поднял голову и внимательно посмотрел на старого учёного. Глаза раненого, тонувшие в глубоких чёрных провалах, были широко открыты, выпуклый лоб покрывался капельками пога, сухие губы растрескались.
Профессор вынул платок и вытер лоб солдату.
— Я вас знаю. Вы профессор Хемпель.
Учёный кивнул головой, мучительно стараясь сообразить, где он встречал этого человека.
— Я портной Ганс Фогель, — напомнил раненый, — два десятка лет я шил на вас. В сорок третьем году вы заказали однобортный серый костюм в полоску…
Теперь учёный узнал портного. Это был хороший мастер и честный человек. Но, боже, как он изменился! Это серое лицо, заросшее седой щетиной, лихорадочные глаза!
— Что здесь творилось, профессор! Теперь мне не страшен ад, — глухо бормотал раненый. — Когда русские… усилили обстрел из крупнокалиберных орудий, мы потеряли связь со штабом коменданта крепости… — портной торопился, говорил быстро, задыхаясь и глотая слова. — Солдаты нашли в подземельях вино. И страшно сказать, профессор… в такой час началось поголовное пьянство… Вахгольц… Заядлый нацист. Он был хорош, когда без умолку трещал языком… А когда дошло до дела, оказалось… В подземелье ринулись беженцы, чтобы укрыться от обстрела. Командир приказал стрелять в женщин и детей. Мерзавцы! — лицо Фогеля вдруг сморщилось, он всхлипнул и закрыл глаза.
Профессор присел на краешек чемодана.
Фрау Эльза вернулась с бутылкой воды. Портной жадно выпил все до капли.
— Спасибо, милая фрау Хемпель. Мне теперь гораздо легче, — сказал он, вытирая тыльной стороной ладони рот.
— Потом новое командование Кенигсбергской крепости появилось у нас в подвалах, — рассказывал солдат — В подвалах собралось полторы сотни эсэсовцев и полицейских да горстка нас, фольксштурмовцев. Это весь гарнизон крепости Кенигсберга… — портной устало помолчал. — Женщины вырывали у нас оружие. Потом меня ранили, — он заметно слабел. — Я подслушал разговор… хотели из подземелья замка достать какие-то ценности, продать американцам. Они говорили: надо сжечь, уничтожить замок.