На златом престоле
Шрифт:
– Клялся ты на кресте, что вернёшь князю Изяславу Мстиславичу города Бужск, Гнойницу, Тихомль, Выгошев и Шумск. О том был меж нами и такожде королём угорским заключён договор. И грамоты сии были составлены и утверждены. Ты же городков тех не отдал и по сию пору. Потому требует князь Изяслав Мстиславич, чтоб воротил ты немедля города, неправо отданные тебе Юрьем Суздальским в бытность его в Киеве. Также велено сказать тебе, княже Владимирко, что летом давешним ты, с войском идучи, многие области киевские разору подверг. Но то согласен князь Изяслав тебе простить, токмо ежели города вышеупомянутые ты воротишь. Тогда
Пётр стоял перед Владимирком, весь исполненный достоинства, в розового цвета кафтане с узорочьем по вороту и широким рукавам, с золотой гривной на шее, в шапке с парчовым верхом. Держался спокойно, уверенно, гордо вздёргивал голову, хоть и видел, что слова его Владимирка не пронимают и что не согласен на условия Изяслава упрямый галицкий владетель.
Владимирко внезапно рассмеялся послу в лицо.
– Брат мой Изяслав слишком многого захотел. Не подавился бы городками моими.
– Что же, князь? Выходит, не намерен ты городки отдавать? Не желаешь условия договора исполнять? – спросил Пётр.
– Не намерен! Мои се городки! Пусть на чужое не зарится князь твой! – Владимирко, внезапно разгневавшись, вскочил на ноги.
– Что ж. Вот тогда тебе грамоты мирные. – Пётр положил на стол перед князем два харатейных свитка. – Порушил ты, князь, клятву свою и ряд. Отныне меч нас рассудит.
– Ах, вот как заговорил, боярин Пётр! – загремел Владимирко. – Скажи тогда князю Изяславу: он на меня ворогов иноземных, угров, навёл! И области мои с ими вместях разорил! Сёла пожёг, поля повытоптал! И я теперь, как смогу, ему за то отомщу! А про городки погорынские и Бужск пусть забудет!
Лицо боярина Петра, доселе спокойное, покрыл багрянец возмущения. Довольно молод был ещё Бориславич, тридцать три года недавно стукнуло. Вот и не сдержался, крикнул Владимирку в ответ:
– Брату своему крест ты целовал! А топерича мстить неправо хочешь! Бог тебя наказует, князь! Опомнись, помысли, что глаголешь!
Владимирко, выслушав гневную отповедь, вдруг сразу остыл, сел обратно в кресло. Лицо его исказила полная лукавого презрения ухмылка.
– Ишь ты! О кресте вспомнил. Да мал тот крест был. И не крест вовсе, а так – крестик!
Кто-то из бояр, кажется, Лях, тихо засмеялся. За ним вослед загоготал Домажир.
Гул одобрения прокатился по горнице. Но боярин Пётр уже овладел собой. Он спокойно возразил Владимирку:
– Да, князь, мал был тот крест. Токмо не в том суть. Велик ли он, мал ли, но сила Божья во всех крестах равная. И ещё. Полагаю, ежели что князь сказал, так то и без креста должно быть твёрдо и велико. Вспомни, что тебе о кресте том говорил король Геза.
Владимирко с раздражением оборвал посла:
– Король, что хотел, то тогда и говорил! Его была перемога [145] ! А ты ныне ступай вон! Надоел! Ещё учить меня вздумал! И передай князю свому мои слова! Вон!
Князь снова неожиданно сорвался в крик.
– Эй, дворский! Отроки! Гоните его взашей со двора! Подвод и коней не давать! Пускай на своих езжает!
Он топнул в негодовании ногой.
Пётр Бориславич молча поклонился ему в пояс и, оставив грамоты, вышел.
В палате большинство бояр шумно поддержали князя.
145
Перемога –
– Воевода Серослав! Заутре же на киевскую дорогу сторожей [146] пошли! Сожидать будем ворога! – приказал Владимирко. – И дружине вели мечи точить и кольчуги чистить!
…Ярослав наблюдал за приёмом киевского посла сверху, через одно из маленьких оконцев по соседству с палатами бабинца [147] .
– Господи, что он глаголет! – шёпотом словно сами собой шептали уста княжича. Стало страшно. Как мог его отец, вот так легко, нарушить данную на кресте клятву, преступить через крестное целование. И эти Домажиры и Серославы, неужели они не понимают ничего?! Что может быть ужасней кары Господней! Вспоминались книги Ветхого Завета, пламенные речи пророков, в горле стоял ком.
146
Сторожа – отряд воинов, выделяемый для охраны лагеря или посылаемый в разведку.
147
Бабинец (др. – рус.) – женская часть дома.
Княжич бросился было вниз, он хотел остеречь, остановить отца, задержать посла. Но вдруг понял тщету своих усилий. Эти горластые бояре попросту не дадут ему ничего сделать. От осознания собственного бессилия он беззвучно разрыдался, рухнув на лавку и обхватив руками голову.
Прервал его отчаяние колокол придворной божницы святого Спаса. Наступило время вечерни.
Быстро умывшись, Ярослав поспешил на молитву.
С переходов, ведущих на хоры церкви, был хорошо виден шлях, широкой полосой проходящий через нижний город к восточным городским воротам и далее к мосту через Днестр. И в этот час как раз медленно ехал по нему на усталых некормленых конях боярин Пётр. Увидав его, князь Владимирко, смеясь, сказал боярам:
– Вот посол Изяславов, взяв все мои городки, в Киев повёз!
Дружно хохотали над удачной шуткой льстивые бояре.
…Когда возвращались они после молитвы в хоромы, на том же самом месте Владимирко вдруг резко остановился.
– Ах! Кто это меня ударил за плечом! – возопил он.
Но сзади никого не было.
Князь попытался обернуться, но шатнулся и полетел вниз со ступенек. Двое гридней и церковный служка подхватили морщившегося от боли галицкого владетеля.
– В горницу несите его! Вборзе, раззявы! – прогремел воевода Серослав.
Ярослав увидел отца уже лежащим на постели. Владимирко бредил, лицо его, мертвенно-бледное, было перекошено от боли. Он шептал что-то неразборчивое. Вокруг суетились лекари, в покое стоял запах целебных трав.
– Выйдите все! – распорядился Серослав.
Седые усы воеводы грозно топорщились. Казалось, вот сейчас выхватит он из ножен меч и будет защищать своего князя от невидимого врага.
Ярослав остался стоять в переходе. Тело его пробирала дрожь. В голове пронеслось:
«Вот оно, наказанье Божье! Порушил отец клятву, преступил через крест святой, и теперь…»