Набат
Шрифт:
— И до этакой поры не научился врать поскладней?
— А зачем нам врать? Мы — по-честному.
— Ладно, — поднялся пристав. — Не стану руки марать об тебя, а вот в тюрьме за вранье тебе, действительно, влепят по-честному...
— Эх, сибирский глаз... — протяжно вздохнул Агутин.
— То-то же, что сибирский... Считай, докатился теперь до Сибири. Причислятся тебе все злодейства, скипидарная твоя душа!..
Глава тридцать первая
СТРАЖДУЩИЕ И ОБРЕМЕНЕННЫЕ
Губернская
Алексея обвинили в организации бунта заводских рабочих; Агутину, как его пособнику, присчитали, кроме того, подозрительную смерть купца Кузьмы Нилыча Дятлова и неуважительное отношение к его наследнику заводчику Дятлову. Прохора — в противозаконном выступлении, нарушившем общественный порядок.
Агутин и Брагин отказались на суде признать Тишина своим знакомым, и он отказался признать их. Все трое назначались к отправке в Сибирь.
Прошел суд. В статейном списке был указан каторжный номер Алексея. В сопровождении надзирателя и солдата его провели через два дня на осмотр врачебной комиссии, где приказали раздеться донага, описали приметы и убедились в пригодности для длительного путешествия к месту отбывания каторги. Повели в подвальный этаж, где находилась баня. Там, в раздевалке, около парикмахера, солдата-самоучки, и кузнеца уже стояла группа арестантов. Алексея коротко остригли. Надзиратель приказал переодеться, выбросив из кучи арестантского одеяния армяк, халат, коты, пару портянок, подштанники, штаны, рубаху, бескозырку и мешок для вещей. Коротко пояснил, как следует надевать и носить «поджильники» и подкандальники, чтобы кольцо кандалов не било ногу.
У маленькой наковальни сидел кузнец и курил. Пришел один из надзирателей, тяжело неся на спине тюк оков. С шумом сбросил их на каменный пол. На ржавое старое железо кандалов набросились уголовные арестанты, и началась странная, непонятная Алексею борьба — борьба за оковы. Но, глядя на посмеивающихся надзирателей, прислушиваясь к отдельным выкрикам арестантов, копошащихся у груды железа, Алексей понял их торопливость. Каждый хотел добыть себе более легкие кандалы. На полу осталась одна пара. Алексей поднял ее. Находящийся в помещении десяток арестантов был обеспечен оковами. Придет новый десяток, надзиратель внесет новый тюк кандалов, и новый клубок человеческих тел будет вырывать друг у друга ржавые холодные цепи.
Кузнец не спеша, попыхивая трубкой, ударом молотка расплющивал заклепки, отталкивал арестантов одного за другим. Очередь дошла до Алексея. Он поставил ногу на наковальню; показалось, что быстро поднятый кузнецом молоток сорвется и ударит по ноге.
— Давай, подходи, — выкрикивал кузнец следующего.
Из одиночки Алексея перевели в общую камеру, где вместе с политическими были уголовные. Думал, что встретит здесь Прохора и Агутина, но они были в другой камере.
— Ежель будешь носить кандалы на своих подкандальниках, а не на казенных, то кандалы скоро скинешь совсем. Слушай меня, — говорил каторжанин. — Эта примета верная. Расстарайся добыть себе собственные.
Перед отправкой партии осужденных родственникам разрешалось свидание с ними. В помещении для свиданий, перегороженном посредине двумя рядами железных решеток, с утра собралась толпа посетителей. За столом у окна со списками осужденных сидел помощник начальника тюрьмы, и к нему один за другим подходили люди, взволнованные предстоящей встречей со своими близкими.
— К Руськову Антипу...
— К Руськову... — водил помощник начальника пальцем по спискам и отмечал фамилию арестанта синим карандашом.
— Кем ему доводитесь?
— Матерью, милый... матерью.
— Вы к кому?
— К Брагину Алексею.
— Кто будете?
— Невеста его.
— К Прохору Тишину...
— Кто?
— Невеста...
— Ишь ты как! Невесты пошли, — усмехнувшись крутнул головой помощник начальника. — Теперь, значит, вся задержка за свадьбой... Ты к кому, дед?
— К Ерикееву Афанасию... Дядя евонный. Родный Дядя...
Когда были опрошены все, помощник начальника тюрьмы переписал на отдельный лист вызываемых на свидание арестантов, и старший надзиратель пошел по камерам.
Выкрикнул он Брагина, и Алексей подумал, что его ожидает Варя.
— Тишин Прохор! На свиданье с невестой, — перейдя в следующую камеру, выкрикнул надзиратель.
«С невестой?..» — удивился Прохор и решил, что ослышался. Может, и вызывают-то не его.
— Эх, невеста без места... Еще не отказалась, гляди, пришла, — сказал кривой на один глаз конокрад.
Поддерживая кандальные цепи, перегоняя друг друга, арестанты спешили на свидание. С одной и с другой стороны облепили люди железные прутья решеток, шумели, махали руками, жадно всматривались в лица, разыскивая своих.
— Тут я, тут... Вот она я, Артамон, вот я где... — кричала какая-то баба, размахивая сорванным с головы платком.
— Власий!.. Влас!..
Слепой старик с мальчиком-поводырем натыкался на спины людей и хрипло выкрикивал:
— Голос, Анисим, подай... Громчей голос... — и старался прислушаться к нарастающему гвалту и шуму, уловить в нем голос своего Анисима.
Каждый старался перекричать соседей, донести свои слова за двойную решетку, напрягая слух, переспрашивая:
— Какую прошенью?.. Кому?..
— Филя... Филюшка... Родный ты мой... Кровиночка ты моя...
— Да погоди ты выть! Затем, что ль, пришла сюда?!
— Голос громчей, Анисим, подай... — просил слепой старик.
— Брагин!.. Алексей Брагин!..
— Тишин!.. Тишин!..
— Тише-тише, а сама над ухом орет... — раздраженно повернулся к девушке седой старик и бесцеремонно оттолкнул ее локтем.
— Ульяна в том месяце погорела... тетка Ульяна... Слышь, говорю?.. Пожар был... К нам жить перешла...
— Я — Брагин! Тут!.. — кричал Алексей, стоя у другого конца решетки. — Варя, ты?..