Наблюдатель

Клинок сверкнул полированной сталью, падая наискось, грозя втесаться в голую шею. Давид тут же поставил шаговый блок, резко отбил меч, и тогда Черный Рыцарь сделал выпад левой рукой, пальцы которой сжимали трехгранный кинжал-мизерикорд, тонкий и опасный, как жало василиска.

Давид отпрянул, разворачиваясь боком, и завертел мечом – вверх, вниз, наискосок, выстраивая защитную «решетку». Черный Рыцарь заворчал недовольно –

противник попался вредный, всё никак не давал себя убить. Латник сделал хороший замах, присел рывком, щелкнув доспехами, – и его длинный меч прошипел по-змеиному над самой землей, просвистел, как коса, широким подрезающим движением.

Давид подпрыгнул, уберегая ноги, и ринулся в атаку. Пока инерция уводила меч Черного, он сделал мощный лайн-выпад. Острие клинка вошло рыцарю в бок, попав между сегментами доспеха, разрезая кожаные завязки и погружаясь в гнилое средневековое нутро…

– Нормально, Дава, – пророкотал наставник и скомандовал: – Сброс!

Фантомат моментально выключился. Все краски выдуманного мира истаяли, четкие контуры расплылись, возвращая непоколебимый реал. Земляничная поляна оказалась пружинистым коричневым полом в темных разводах, окружавшие ее деревья – стенами бледно-лилового оттенка, а небо над головой, затянутое облаками, превратилось в рубчатый, матово-белый потолок.

Давид, стараясь громко не сопеть, отдышался и рукавом отер пот с лица. Нормально, значит… Это хорошо. Всё равно большей похвалы от наставника не дождешься…

Наставник, огромный грузный человек с дочерна загорелым лицом, поднялся из-за длинного низкого стола с серебристой поверхностью, за которым сидели члены комиссии, и прошел к задней стене – сплошному окну. Он ступал вперевалку и со спины походил на медведя, переодетого в комбинезон, – сдержанно-свирепого, заматеревшего Винни-Пуха. Вцепившись рукою в прозрачную раму, наставник пошагал вдоль окна, открывая его. Сразу запахло хвоей, потянуло смолистым ароматом рубленых дров и горечью скошенной травы. Очень далеко пропел горнист. Индиговый разлив небес прочертил одинокий глайдер – будто яркая капелька скатилась по лазури.

– Нормально, – повторил наставник и повернулся к столу. – Тебе слово, Мелькер.

Сухощавый, длинный как жердь профессор Мелькер Свантессен, планетарный инспектор Комиссии Галактической Безопасности, пожевал губами, словно пробуя их на вкус, и сказал неожиданно громким и строгим голосом:

– Давид Виштальский!

Давид втянул живот и выпрямился, опуская меч.

– Дипломную практику вы проходили на планете Саргол, – проговорил Свантессен, не то утверждая, не то вопрошая, – в качестве координатора полевой группы таких же, как вы, курсантов.

Профессор говорил, опустив голову к столу-информатору, и Давид не знал, что ему делать. Ответить? Или промолчать? Он взглянул на своего наставника, и тот хитро подмигнул ему. Это Виштальского успокоило – он расслабился и кивнул Свантессену. Да, мол, отмечен такой факт в моем героическом прошлом.

– Первый опыт самостоятельного внедрения… – затянул профессор. – Меченосец всадника Инудруадана.

Свантессен неодобрительно поджал губы, и внутренности Давы мгновенно смерзлись.

– Вы знаете, Лобов, мое особое мнение по этому поводу, – сказал профессор сварливо, обращаясь к наставнику Виштальского. – Рано, рано вы тогда начали!

Наставник пожал могучими плечами и прогудел непримиримо:

– Курсант Виштальский прошел психологическое кондиционирование и… и он являлся лучшим в группе! Хотя,

конечно, риск был…

– Вот именно… – проворчал Свантессен, мягчея.

Давид слушал с громко бьющимся сердцем. Профессора он побаивался и уважал. Как-никак, Свантессен лет десять уже числился резидентом Земли на далекой-предалекой планете Маран-им, и не зря холодное и строгое слово «Кардинал» стало его оперативным псевдонимом – это здесь он был профессором, а вот гуманоиды-мараниты знали старину Мелькера как Большого Жреца, тамошнего религиозного лидера и, одновременно, первого министра короля Толло-но-Хассе. Чем не Ришелье?

Повернув голову к третьему члену комиссии, полному, румяному добряку, Свантессен сухо сказал:

– Ваше слово, Леонидас.

Румяный радостно потер ладони и склонился к столу.

– Ксенология – пять, – прожурчал он, просматривая оценки, – ксенотехнология – пять, ксенопсихология – пять. Очень хорошо, курсант, просто отлично. Ну, а ваш реферат по сравнительной истории гуманоидных цивилизаций в фазе феодализма тянет на монографию – не более и не менее!

Давид пробормотал нечто невразумительное, но должное продемонстрировать его личную скромность.

– Да-а… – продолжил Леонидас, почти жмурясь от удовольствия. – Но смотрим дальше, и что мы видим? Ваши тренеры, что по ниндзюцу, что по форс-блейду, в один голос заявляют: Давид Виштальский блестяще усвоил теоретические дисциплины, а вот в практических занятиях не дотягивает до высоких показателей…

– По фехтованию он здорово подтянулся, – сказал Лобов недовольно. – Сами же видели!

– Не спорю, – легко согласился Леонидас, – этюд был разыгран как по нотам. Но! Давиду Виштальскому следует серьезно задуматься и сделать окончательный выбор – куда его тянет? К тихой научной работе где-нибудь в НИИ Внеземных Культур? А может, ему лучше остановить свой выбор на Комиссии Межпланетных Отношений и подвизаться на поприще дипломатии? Или все-таки направить стопы в КГБ – шпионить на развитых планетах, так сказать, в тылу союзника, дабы Земля прирастала расами-сателлитами.

Давид подумал.

– В КГБ! – твердо сказал он.

– Воля ваша, – развел руками румяный и широко улыбнулся.

– Шпионить! – фыркнул Лобов. – Вас послушать, так наша работа не выходит за рамки шпионажа и драк!

– Нет, отчего же? Выходит. Но всё же разведка и контрразведка – ее главные составляющие. Право, Иван, стыдиться тут нечего. Война кончилась двадцать лет назад, а мы, «бойцы невидимого фронта», призваны по-прежнему. Таков наш удел!

– Вот потому-то, – с силой сказал Лобов, – и ходит в народе пренебрежительное «голубокурточник» или боязливое «кагэбэшник»! И люди куда реже вспоминают, что нас еще называют «галактистами» – за то, что помогаем человечеству стать галактическим. Мы ускоряем прогресс на отсталых планетах, помогаем тамошним цивилизациям проходить критические точки, и это куда благороднее, чем вести сателлитов курсом астрополитики Земли!

– Ах, Иван, – вздохнул Леонидас, – спецслужба умеет много гитик. Мы, как странники в ночи, забываем имена, данные мамой и папой, и привыкаем к агентурным номерам. Наши миссии – секретны, наши операции – тайны, но служим мы отнюдь не всем носителям разума, а лишь своим однопланетникам. Что, не любят они нас? Опасаются? Пугаем мы их? Так это всегда было! Люди не испытывают благодарности к тем, кто защищает их, не понимают, какую мы приносим пользу, не видят нужды в работе Галактической Безопасности. Но не все ж такие! Утешайтесь этим, Иван…