Наблюдатель
Шрифт:
— Это что, магия? — нахмурился я. Но каратель лишь с горечью отмахнулся.
— Да какая магия? Магию всю деревья сжирают. А это… не знаю. Но что-то есть в этих лесах, Таор. Что-то непонятное. То, что меняет и живых, и мертвых. Причем совсем не в лучшую сторону.
Я помолчал, а затем подошел к мертвому нурру вплотную и присел на корточки.
Зверь и впрямь выглядел неправильно. Нет, нурры действительно довольно изменчивы. Вернее, они гораздо более подвержены изменениям и способны приспосабливаться даже там, где это кажется невозможным. Но все же задействованные ими механизмы обычно работали так,
Я такое видел однажды. В кино. Где как-то показывали фантастический фильм с похожими явлениями и называли их результатом спонтанной… то есть неконтролируемой мутации.
— Они все здесь такие, — хмуро ответил на мой невысказанный вопрос Дол. — Нормальных просто не бывает. Старик считает, что где-то неподалеку обитает их стая. Но больных они изгоняют, поэтому мы и видим их совсем страшными, а не такими, какими они обычно бывают.
— И сколько таких нурров ты увидел за полгода?
— Шесть.
— Сколько? — озадачился я, поднявшись на ноги.
Дол снова усмехнулся.
— Мертвыми — шесть. А живыми и того больше, только мы не всех убили — слишком уж за ними нелегко угнаться.
Я нахмурился еще сильнее и отступил от тела.
Шесть? Не многовато ли больных для такого короткого периода? И нет ли связи между тем, что тут так много здоровенных, невесть как и зачем видоизменившихся некко, и тем, что в этих же самых местах стало так неоправданно много смертельно больных нурров?
А ведь мы стихийной магии не поддаемся.
Тогда что же, действительно мутации? С такими последствиями? Прямо скажем, маловероятно, чтобы эти изменения могли быть вызваны естественным путем. Но тогда, выходит, на них воздействует что-то другое? Что-то, что прячется в этих странных лесах и, возможно, воздействует не только на нурров, но и вообще на все вокруг?
— Пойдем, — так же хмуро бросил Дол, настороженно обшаривая глазами притихший лес. — Больные нурры стаями не ходят, но рисковать я не хочу.
В последний раз взглянув на мертвого зверя, я отвернулся. А затем по-быстрому окинул окрестности сперва магическим, а потом сумеречным зрением, и удивленно замер, обнаружив, что шагах в двадцати от нас, среди листвы, вяло ворочается бледно-зеленый комочек.
— Таор, стой! Ты куда? — удивленно воскликнул каратель, когда я быстрым шагом направился в ту сторону.
Но я только отмахнулся. А когда дошел до нужного места и заглянул под корягу, то не поверил своим глазами — там, под прошлогодними листьями, наполовину засыпанный ветками и лесным мусором, рядом с двумя крохотными трупиками лежал исхудавший, грязный и жалобно попискивающий котенок.
При виде него у меня что-то екнуло в груди. Да и Изя не на шутку разволновался. Поэтому я необдуманно наклонился и, выпутав малыша из веток, взял его на руки.
Он был совсем маленьким. Даже меньше Пакости. С тусклой серо-зеленой чешуей, худыми лапами, совсем уж тощим чешуйчатым хвостиком и неестественно горячим носом. Правда, в отличие от матери, которую Дол недавно убил, он выглядел совершенно нормально. Быть может, именно поэтому я не стал осторожничать и, заслышав за спиной громкий хруст веток, позволил себе на мгновение отвлечься.
Все остальное случилось практически одновременно.
Подошедший каратель, увидев у меня в руках маленького нурра, мгновенно ощетинился и вскинул тагор. Я непроизвольно отпрыгнул и принял защитную стойку. Изя, вырвавшись на изнанку, гибкой змеей устремился к горлу незадачливого парня, посмевшего угрожать мне и крохотному сироте у меня на руках. При этом, вероятно, резкое движение встревожило малыша и заставило его вынырнуть из беспамятства. Потому что именно этот момент он выбрал, чтобы с трудом приоткрыть слезящиеся глаза и, грозно зашипев, изо всех своих невеликих сил вонзить зубы в мой палец.
— Ах ты, зараза! — выругался я, непроизвольно тряхнув пострадавшей конечностью.
Котенка я убивать, разумеется, не хотел. Да мне и больно-то совсем не было — детские зубы оказались не в состоянии прокусить мою усиленную минералами шкуру. А резкое стряхивающее движение я совершил именно что машинально. Однако маленького нурра это совершенно не смутило — вцепившись в мою ладонь не только клычками, но и всеми четырьмя лапами, он только вонзил зубы глубже и злобно заурчал, вперив в меня пристальный взгляд ярко-желтых, на удивление разумных глаз.
Я от такой наглости аж растерялся, после чего поднес болтающегося кошака к самому лицу и недоверчиво в него вгляделся. Мелкий, злобный, дикий, наверняка голодный… но бояться он меня точно не боялся.
Котенок тем временем заурчал громче. А потом неожиданно осекся, замолчал. И, потаращившись на меня несколько бесконечно долгих тин, вдруг закрыл глаза и обмяк, так и не соизволив выпустить из пасти мой палец.
— Вот дерьмо! — с чувством произнес я, снова попытавшись стряхнуть его на землю.
— Бесполезно, — странным голосом отозвался Дол, вынудив меня обернуться. — Новорожденные нурры перемещаются у матери на спине, держась зубами за специальный сосок. До тех пор, пока не смогут ходить самостоятельно.
— Я ему не мать!
— Да, мать он только что потерял. Но что-то мне подсказывает, что звереныш нашел себе другого родителя. И, судя по всему, им теперь являешься ты.
***
Первое, что потребовал Дол, когда перед нами открылись ворота форта, это воду. А как только ему дали пузатую фляжку, от души к ней присосался, даже не подумав, что не только он полночи страдал от жажды. И все же флягу отжать у него я не смог — мне вместо этого принесли другую. А когда воды в ней не осталось, между встречающих, которые смотрели на нас, как на выходцев из преисподней, протолкался незнакомый, сурового вида мужик в кожаном пальто и хмуро бросил: