Наброски синим, зелёным и серым
Шрифт:
Будучи доктором медицины, он высоко ставил свою научную профессию, быстро приобрел славу своими удачными исцелениями; прилагал всю свою энергию к тому, чтобы расширить и обогатить дело, которому служил, и весь пламенел любовью к страждущему человечеству, но и лучшие его свойства оставались под спудом: им не было применения, и их даже считали лишними.
Поэтому, ничего удивительного в том, что он полюбил именно такую женщину, которая должна была вполне подходить ему. И действительно, Эльспета Грант была представительницей тех женщин, с которых художники, скорее по инстинкту, чем по здравому рассуждению, пишут своих мадонн и святых. Описать
Впоследствии мне не раз приходило в голову, что, пожалуй, было бы лучше, если бы мисс Грант была менее одухотворенной и более «земной», то есть более приспособленной к будничной жизни. Но в то время, о котором идет речь, я видел в этой девушке только второй экземпляр моего друга Кирилла и, подобно ему, находил, что она словно нарочно создана для того, чтобы составить с ним одно целое.
Она тянулась к тому, что в нем было самого возвышенного, а он преклонялся перед ней с тем нескрываемым обожанием, которое со стороны человека обыденного могло бы показаться театральным, но она принимала его с чувством блаженного удовлетворения, как должна была принимать Артемида поклонение Эндимона.
Между Кириллом и Эльспетой не было формального обручения. Мой друг содрогался при одной мысли о необходимости, так сказать, материализации своей любви путем брака. В его глазах любимая им девушка была скорее бесплотным идеалом женственности, нежели «женщиною» в общепринятом смысле. Его любовь к ней была религией и не имела в себе ничего плотского.
Если бы я в то время так же хорошо знал законы жизни, как узнал их потом, то мог бы ясно предусмотреть, чем должна была кончиться история моих двух друзей; ведь и в жилах Кирилла текла горячая кровь, и люди — увы! — осуждены переживать свои лучшие мечты только в грезах, а не в действительности, не терпящей ничего идеального. Скажи мне тогда кто-нибудь, что настанет день, когда между Кириллом и Эльспетой станет другая женщина, я бы ни за что не поверил и с негодованием отвернулся бы, если бы было добавлено, что этой женщиной будет не кто иная, как Джеральдина Фоули. А между тем именно так и случилось; но почему роковую роль в этой истории сыграла именно Джеральдина, до сих пор остается для меня тайной.
Кирилла притягивала эта женщина, он бессознательно вертелся возле нее, как ночная бабочка вокруг огня — это было неудивительно: ему доставляло большое удовольствие наблюдать, как при его приближении ее лицо то вспыхивает, то бледнеет, а в ее темных глазах зажигается пламень; это было понятно, потому что мисс Фоули была вакхически хороша. Но больше в ней не было ничего обаятельного; она могла воздействовать лишь на самую низменную сторону мужской натуры. По временам, когдаэто входило в ее тонкие расчеты, она умела быть и подкупающе-милой, иприятной в обращении, в общем, держала себя так грубо и задорно, что нужно было быть совсем ослепленным ее наружностью, чтобы не разглядеть ее скверного характера.
Однако Кирилл вовсе не казался настолько ослепленным, и от этого все последующее сделалось еще более загадочным для меня. Как-то раз на одном вечере, где сходилась вся лондонская «богема», я при входе в гостиную тотчас увидел Кирилла сидящим в стороне в компании с мисс Фоули; а так как мне нужно было передать ему кое-что важное, то я прямо к нему и направился. Заметив меня, красавица тотчас поднялась и отошла, чем я был очень доволен, потому что мы с ней положительно не симпатизировали друг другу.
— Неужели ты любишь ее? — спросил я своего друга, когда мы переговорили о деле, ради которого я, собственно, отыскал его, и разговор наш принял более личное направление.
— Люблю ли? — задумчиво повторил он, глядя, как Джеральдина пошла под руку с человеком, только что представленным ей. — Не думаю, чтобы любил. Я ведь прекрасно знаю, что она — воплощение всего дурного. В древние времена она была бы Клеопатрой, Феодорой или Далилой. Ныне же, во дни измельчания, она является только «стильной» женщиной, прокладывающей себе дорогу в «львицы» общества, и дочерью старого Фоули… Но, пожалуйста, не будем о ней.
Кирилл неспроста упомянул об отце Джеральдины. Не многие знали, что эта великолепная красавица с горделивыми манерами, хорошо образованная, много читавшая или, по крайней мере, умевшая сделать вид, что много читала, и вообще «передовая» девушка, имеет отцом известного всему Лондону архиплута еврея Фоули, когда-то сидевшего в тюрьме, куда он попал за крупное мошенничество, теперь занимавшегося выдачей ссуд под заклад вещей. Имея виды на дочь, он никогда не показывался с ней публично, а она всегда очень ловко умела обходить вопрос о своем семействе.
Но кто знал этого типичного еврея (кстати сказать, он был из крещеных), тот сразу улавливал и в лице его дочери характеризовавшие его самого черты хитрости, алчности и неумолимой жестокости. Казалось, природа в минуту одного из своих капризов задалась целью доказать, что из одного и того же материала может создать и ослепительную красоту, и отталкивающее безобразие. Какая была разница между усмешкой отца и улыбкой дочери — предоставляю решить искусному физиологу, а сам должен констатировать, что от первой людям становилось дурно, между тем как за вторую некоторые готовы были заплатить какую угодно цену…
Ответ Кирилла временно успокоил меня относительно его дальнейшей судьбы и судьбы Эльспеты. Джеральдина была довольно известной певицей и потому вращалась в нашем кружке, который мы называли «литературно-артистическим». Так как в этом кружке числился и Кирилл, то неудивительно, что ему приходилось часто встречаться с мисс Фоули. Незаметно было, чтобы она старалась припрячь его к своей триумфальной колеснице; она даже как будто не особенно баловала его любезностью и ничуть не скрывала перед ним своих дурных сторон.
Однажды я и Кирилл столкнулись с ней при выходе из театра в вестибюле. Видя, что мой спутник стремится подойти к ней, я нарочно несколько отстал от него, но надвигавшаяся сзади толпа заставила меня очутиться опять в непосредственной близости к нему.
— Будете вы завтра у Лейтонов? — тихо спросил Кирилл, пожимая небрежно протянутую ему певицею руку.
— Буду, и желала бы, чтобы вас там не было, — ответила та.
— Почему же?
— Потому что вы — сумасброд и надоедаете мне.