Начала о духовном. Книга I. Школа йоги входит в нашу жизнь
Шрифт:
Сначала надо было сделать выбор места на Земле. Вариантов было несколько: вести работу в совершенно безлюдной части за счёт вхождения в разные состояния, в основном, условно говоря, медитации, либо активного включения в наиболее развитые общественные системы или в наиболее отсталые. В итоге из нескольких вариантов была выбрана Россия, в силу своеобразия национального менталитета. Россиянин отличается тем, что он не ограничивает себя в поиске. Если написано «Запрещено, не входить», – то он обязательно зайдёт, ему интересно, не потому что он хочет сделать плохо, а потому, что ему любопытно, что там. А, скажем, европейцы совсем другие: если написано «Нельзя» – они туда не пойдут, ни за что не пойдут, потому что не положено. Ведь если кто-то написал «Нельзя», значит – нельзя. Вот так выбор пал на Россию, потом на определенную семью. Также здесь важно было соблюдение нескольких разных условий: важна некая
Родился и дальше начал шагать в соответствии с задуманным, воплощать свою задачу через возможные взаимодействия с различными формами и структурами. Здесь можно остановиться на том, что эта попытка внедрения была не первая, таких попыток было несколько. И в том числе, то, на чём сформировалось христианство. Христос был тоже, в общем-то, попыткой внедрения, попыткой донести до людей мысль о том, что надо что-то менять. И всегда возникает вопрос: если это попытка внедрения, то нельзя ли было спасти Христа? А с другой стороны, ещё один вопрос: а зачем спасать? Если здесь форма была выбрана специально, форма жертвы, для того чтобы оставшиеся люди что-то увидели и осознали. Но здесь мы можем увидеть, что кое-что было… в состоянии человека. Потому что вместо того, чтобы что-то радикально менять, чтобы жертва сыграла на изменения, всё ушло в формирование некой системы веры, системы запретов. То есть мы видим, что главное не получилось, хотя, с другой стороны, что-то всё-таки получилось. Потому что люди стали задумываться и говорить о том, что стоит жить в мире и не воевать друг с другом. Но кроме заповедей и некоторых философских рассуждений, дальше пока дело не пошло.
Было ещё несколько попыток, но они не так значимы. А здесь был выбран вариант коррекции системы изнутри. Иногда это сравнивают с теми земными людьми, которые становятся шпионами: где-то шпионят, но у них всё равно связь с землей есть. В данной ситуации связи исключаются. Нельзя ждать, что кто-то с другой стороны тебя вытащит. Это специально сделано и заранее оговаривалось, потому что необходимо полное включение, чтобы у тебя самого не было внутреннего ощущения, что в случае чего, в самом отчаянном случае, ты сможешь выскользнуть тем или иным образом. Это также можно объяснить тем, что в силу значимости силы мысли, если оставить какие-то связи, то их невозможно вычеркнуть из сознания, они всё равно останутся и в тот или иной момент будут менять характер действий данного человека, а здесь этого в соответствии с задачей делать было нельзя.
Георгий Леонидович, а что вы называете «отчаянным случаем»?
Это можно сравнить с ситуацией с Христом: когда режут, строгают, пилят или что-то ещё делают с телом, а есть возможность его сохранить, то это можно рассматривать как отчаянный случай. Хотя, с одной стороны, мы знаем, что тело не так значимо, но всё-таки это не совсем рубашка. Рубашка, которую мы на Земле носим, всё равно сохраняет какой-то наш след. Пока человек жив, его рубашка и костюм наполнены, хотя они могут висеть в шкафу, но всё равно они наполнены некой жизнью. А когда человек уходит из жизни, с рубашками и с костюмами что-то случается, возникает ощущение, что в них уже ничего нет, хотя за час до этого они были чем-то наполнены. Но когда человек ушёл, возникает ощущение, что и из вещей что-то ушло, хотя они висят на том же месте, их никто не трогал, не переставлял, ничего с ними не делал, а что-то уже из них ушло.
Так и с телом. Всё-таки какая-то частичка нас сохраняется, и когда мы из тела уходим сознательно – это один вариант, а когда нас «уходят» каким-то образом – уже вариант другой. Можно сказать, что это всё записывается в неком банке данных на какой-то жёсткий диск: ушёл насильственным путём или ушёл сам, или ушёл растерзанный дикими животными, или как-то там ещё. Потому что форма ухода, даже если человек об этом и не думает, всё равно обусловлена его конкретным внутренним состоянием, тем, какой он, как живёт, как думает, какие у него впечатления, эмоции. Всё это определяет, каким будет его уход: от болезни, либо от падения в пропасть, либо от чего-то ещё.
Ну вот, выбор состоялся, я оказался здесь, и началась неотъемлемая часть пути – знакомство с миром. Оно проходило как при любой работе с группой людей или, скажем, в семейной жизни. Когда вы входите в какую-то чужую семью, то замечаете, что люди в ней немного иные, они живут немножко иначе, и вам надо сначала войти в эту систему, понять характер общения. На это может уйти несколько мгновений или несколько месяцев, если взять семейную жизнь. Только после этого можно начинать показывать и свои зубки, и свою силу, потому что в противном случае может оказаться так, что тебя эти люди не примут, затопчут или ещё что. Особенно, если это другая система веры, иная система ценностей, другой язык, соответственно иные обычаи, и здесь очень часто люди болезненно переносят появление нового человека. Так и мне, в общем-то, надо было понять, акклиматизироваться, составить некую схему взаимодействия. Вот она и была составлена. Но, как всегда, когда хочется немножко что-то ускорить (хотя знаешь и понимаешь, что многие вещи ускорить нельзя, но всё равно пытаешься), автоматически забываешь, что что-то делать нежелательно, что у людей немного другие возможности. Это можно отнести к ошибкам.
Потом начинаешь понимать: казалось бы, такая обычная вещь, как чтение мыслей или ещё что-то, о чём я как-то не задумывался в начале своего существования на этой Земле, для других необычна. Естественно, началось это не сразу, а когда сформировался речевой аппарат. Когда я начал говорить, то абсолютно не задумываясь отвечал на невысказанные вслух вопросы, что приводило маму в неадекватное состояние. Для меня это послужило шоком и одновременно неким сообщением: не надо так делать больше, лучше воздержаться пока. Хотя всё равно время от времени это выскакивало и в общении со сверстниками, и в школе. Но задача была такой: составить срез идей общества, поэтому надо было как можно шире его охватить. И часть знакомых была совершенно из разных слоёв общества: и из рабочей среды, и из творческой, и из научной. Естественно, речь идёт о самом значимом. Менее значимые вещи легко аппроксимируются и решаются. Отсюда мои попытки выйти туда, сюда, в одну сторону, в другую…
У меня не было изначально задачи формировать школу йоги на Земле: я считал, что можно воздействовать этим аппаратом с другой стороны, через некие организованные уже структуры в силу их большей масштабности. Казалось, что так можно скорее и шире охватить, что в принципе и делалось. Интересно, что в любой среде, в которую я входил, оставались какие-то легенды. Я столкнулся с этим ещё в училище Большого театра. После того как я ушёл оттуда, я встретил знакомого, и он мне стал говорить, что обо мне ходят легенды: учителя считали, что я такой замечательный, такой способный, хотя я ничего особенного не делал, чтобы выделяться. Потом в обычной школе столкнулся с тем же, в армии – тоже. В части, из которой я ушёл и куда потом вернулся за документами, заметил, что-то на меня все смотрят как-то странно, а мне свои ребята объяснили: «Сделай важный вид, о тебе тут такие легенды ходят…».
Георгий Леонидович, а способности (сверхспособности) у Вас все открыты были с самого рождения?
В основном да, но это уже сам регулируешь. Здесь есть некие нюансы, свой порядок: что можно использовать, а что нет. Какие-то вещи нельзя использовать никаким образом в силу неготовности людей. Как, скажем (хотя это сравнение может быть не совсем верно истолковано), на Земле этнограф сталкивается с тем, что на какое-то время, пока он живёт с аборигенами, он не должен использовать некоторые обычные для него современные вещи в силу того, что у них этого нет, пользоваться этим они не умеют и это может погубить их. Поэтому, может, мне и было бы легче их использовать, но вынужден отказаться от этого в силу обстоятельств.
Вы начали говорить о школе йоги…
Начал говорить, что у меня изначально не было этой формы, идеи, но потом появилась идея объединить людей в группу на каком-то конкретном основании. Арсенал должен был быть довольно широким и значимым, и одновременно более или менее понятным людям. Конечно, можно идти через науку, через научную среду. Это, с одной стороны, хорошо, но, с другой – слишком узкая ниша, информация будет специфической, и она не охватит широкие массы достаточно быстро. Можно действовать через язык творчества, но в силу неподготовленности большей части населения это тоже будет доступно лишь небольшой группе людей искусства. Поэтому была необходима форма, доступная большей части людей и вмещающая в себя всю совокупность форм существования. Поэтому была выбрана форма йоги, поскольку йога изначально появилась как неотъемлемая часть жизни на Земле. Ведь человек возник не с нуля: не просто сначала клеточки разделились, потом ещё что-то, потом обезьянка появилась, потом человечек. Нет, как вид он закончен и появился на Земле с определённой информацией, с рекомендованным смыслом жизни, чем и являлась йога. И самым удобным способом, на мой взгляд, оказалось введение этой системы, её восстановление и возвращение в изначальном виде потому, что йога, как и все остальные системы, подверглась многим искажениям. В итоге на этом варианте остановились и стали его воплощать шаг за шагом.