Начальник милиции. Книга 3
Шрифт:
— Я фарцовщик, — фыркнул Эдик. — Спекулянты икрой барыжат, а у меня фирмА!
— Все вы для меня спекулянты, — беззлобно прокряхтел Петр Петрович. — Только ты прав, Эдька… я бы еще и ослаб от пут, без воды и жрачки. Потом меня проще было бы в багажник утрамбовать. Считай и тащить не надо, и живой еще, сам ноги двигаю. Дельно ты придумал… Слушай! А может, это ты меня по голове и приложил? А?! Признавайся, курвец!.. Ох, до сих пор гудит головушка, ядрёна ж ты сивуха!
— Да вы что? И не я это! В это время мы с Саней вместе были. Саныч,
— А подручных у тебя нет? — прищурился на фарцовщика Кулебякин.
— Да мы с Мухтаром вас спасли, вообще-то, — оправдывался парень.
— Ну-ну… — скептически покачал головой майор. — Спас, чтобы отвести от себя подозрения. Еще и тяпку в руках держишь, будто ждешь чего… Брось-ка тяпку.
— Да и пожалуйста… — Эдик отставил сельхозинструмент в сторону. — Теперь довольны?
— Оставить пререкания, — гаркнул я и повернулся к Кулебякину. — А вы, Петр Петрович, лучше расскажите, как вы на дачу попали?
— Как попал? Ножками… Чай не разучился еще ими пользоваться. Моя дача, хочу и прихожу.
— Но как-то странно… Вы сюда пришли, а кто-то в квартире вашей сразу на меня западню устроил. Откуда он знал, что вы покинете жилище так вовремя? А? — теперь уже я щурился на Кулебякина.
— Японская погремушка! — хлопнул себя по лысине Кулебякин и снова ойкнул, там, где присохла кровь, явно остался ушиб. — Самое главное вам не сказал, не соображаю после того, как по кумполу получил. — Письмо же мне было накануне.
— Какое еще письмо? — допытывался я, вот только писем нам не хватало в этой запутанной истории.
— Да вот же, — Кулебякин похлопал себя по карманам, пошарил и извлек из нагрудного свернутый листочек. — Кто-то под дверь подсунул. Позвонил и сбежал. Я открыл, а там это…
Я взял листочек и стал читать вслух текст следующего содержания:
«Уважаемый Петр Петрович, пока вы тут в одиночестве коротаете холостяцкие вечера, ваша супружница бессовестным образом прелюбодействует на вашей совместной даче. Изменяет вам с неизвестным мужчиной интеллигентной и моложавой наружности. Как истинный коммунист и семьянин, я не смог пройти мимо этого вопиющего и аморального факта и с прискорбием об этом вам сообщаю. По понятным причинам, я желаю оставаться инкогнито. Советую немедленно отправиться на дачу и прекратить аморальные бесчинства вашей неблаговерной. С глубочайшим уважением к вам и вашим милицейским заслугам, ваш Доброжелатель».
— Нехило… — присвистнул Эдик. — Вас по голове ударили, с работы турнули, квартира сгорела, в яме держали, еще и жена изменяет… Врагу не пожелаешь.
— Эдька, ты дурак или от армии косишь? — грозно свел брови Кулебякин. — Никто мне не изменяет, жена к теще уехала! Соседи это по даче сказали, когда я приехал. Не было ее здесь совсем, считай, а это меня так выманили из квартиры — письмом лживым.
— Теперь все встает на свои места, — я удовлетворенно хмыкнул.
— Ну да, — раздраженно проговорил Кулебякин. — Только паскуду эту мы не поймали и не знаем, как звать-величать, кто таков и где искать.
— Ну, Петр Петрович, мы же с вами милиционеры, — улыбнулся я. — Тут надо технически…
Я еще раз перечитал текст записки, рассмотрел листок. Ничего необычного — листок в клеточку, вырван, правда, неровно, писали шариковой ручкой с обычной пастой синего цвета, но не прописью, а печатными буквами, чтобы по почерку ничего нельзя было определить. Ну и буквы получились какие-то корявые, будто писал ребенок. А еще след на листочке отпечатался. В виде грязной сеточки. Что это? След матерчатой перчатки? Куска мешковины? Свертка марли? Непонятно… я, конечно, отдам потом записку Валентину, чтобы пальчики проверил, но после того, как ее хорошо полапал шеф, вряд ли будет толк.
— И еще вопрос, Петр Петрович, где вы были ночью, когда убили Самкорутова и Черпакова?
Я кое-что вспомнил, и это нужно проверить.
— Это в позатот четверг, что ль?
— Ну, да.
Я снова не сводил с него взгляда. Кулебякин помялся, вздохнул и ответил:
— Эх, Саша… у бабы я был. Бывает, что у мужчины не одна женщина за всю жизнь. Ты пока молодой, не поймешь… у Нинки я был, могу адресок дать — проверь.
— Верю, верю, — одобрительно кивнул я. — Но адресок все же дайте…
— Не веришь, да? — надул губы Кулебякин.
— Доверяй, но проверяй, — улыбнулся я. — Работа такая, Петр Петрович, уж вам ли не знать.
— Да знаю, — вздохнул шеф, — В больничку-то хоть меня отвезите.
— Сначала я привезу сюда Гужевого. Нужно выставить в вашем домике засаду на тот случай, если за вами придут.
— Полностью согласен, — кивнул майор. — я тогда обезболивающего приму, у меня там шкалик к буфете початый имеется.
— А можно я тоже в засаде побуду? — неожиданно спросил Эдик. — Я ведь такое только в кино видел.
Я хотел отказать, но, поразмыслив, понял, что одного Ваню оставлять негоже, опасно. Людей у меня других нет, я не начальник милиции, можно и фарцовщика на подхвате задействовать. Пусть с инспектором уголовного розыска подежурят здесь вместе. Мне спокойнее будет, пока я занят другими, более важными делами.
Ведь в моей голове уже созрел план дальнейших действий. Все-таки ниточку я ухватил, главное, сильно не тянуть, чтобы не оборвалась…
Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать…
— Молодой человек! Вы к кому? — уставилась на меня медсестра. — Здесь вам больница, а не проходной двор. Без халата нельзя.
— Милиция, — я показал удостоверение. — Вы, Любочка?
— Ну-у… я… — растерянно пробормотала молодая медсестричка, теребя пуговку на белом халате.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов. Пройдемте…
— Куда? — сглотнула та и еле слышно добавила: — В тюрьму?
— Ну почему в тюрьму, или вам есть в чем признаться? — не торопясь выговорил я. — Чистосердечное признание смягчает приговор.