Начальник Тишины
Шрифт:
– Ну что, что!?
– Влас схватил мамашу за рукав.
Неожиданно она бросилась ему на шею и зарыдала.
– Катя, объясни. Не плачь. Где Василиса?
– умолял Влас, догадавшись, что случилось что-то ужасное.
Вытирая платком потекший макияж и всхлипывая, мамаша пролепетала:
– Она отравилась... насмерть.
После этих слов Влас увидел, что мамаша едет куда-то вниз, а к нему стремительно приближается небо, как будто он сильно раскачался на качелях. Потом Влас почувствовал тупую боль в затылке,
Когда Влас открыл глаза, то увидел испуганное лицо мамаши и сиротливо-голые верхушки тополей на фоне неизменно ясного глубокого неба. Сделав усилие, он поднялся, отряхнул снег, пошатываясь дошел до скамейки и сел. Мамаша сопровождала его.
– Кать, Василиса из-за меня отравилась?
– жалобно спросил Влас.
Мамаша утерла слезу:
– Не из-за меня же. У меня она жила припеваючи. Я ее в обиду не давала. Баловала ее. Тут появился ты, и жизнь ее спокойная кончилась. Наглоталась таблеток и тю-тю.
– Так... А что же у нее вчера вечером с посетителем твоим именитым было?
– Что было? Да ничего не было. Не приехал он! Не смог. Дела срочные, какое-то заседание. Кажется в Думе.
– Как не приехал?!
– Влас поднялся со скамейки.
– А что же ты меня вчера не пустила?
– А что же ты меня не пустила?
– передразнила мамаша.
– А что же ты не перезвонил, если так в нее втюрился? Перезвонил бы и приехал спокойненько. А девушка ждала. Извелась вся. В голову себе наверняка всякой чуши понабила, что ты ее разлюбил к черту, ну и того...
– мамаша тыкнула пальцем в небо.
– Бред! Этого не может быть. Глупость! Какая несусветная глупость. Да нет, ну как это?
– Вот так! А если сомневаешься, можешь навестить твою спящую красавицу в морге. Бедная она, бедная...
Мамаша с видом человека, исполнившего печальный долг, достала сигарету и закурила.
– Такая вот "Шанель номер пять" получилась, - скорбно сказала она, выпустив в небо сизую струю дыма.
– Ну, я ушла, поэт. Без валидола обойдешься?.. Долго-то нюни не распускай. Хорошая была девчонка Василиска, но ничего не поделаешь, жизнь продолжается. Заезжай как-нибудь, ма-а-альчик, - мамаша кокетливо передернула плечами и двинулась к подъезду.
Влас долго смотрел на черную дыру дверного проема, в котором скрылась мамаша. Потом, очнувшись, поплелся к метро.
По дороге домой Влас пытался осмыслить происшедшее. Разум и сердце были пленены глухой тоской и надсадно ныли, словно их медленно распиливали пилой. "Как мне пережить все это, Господи?
– мысленно вопрошал Влас.
– Как понять? Милая моя, дорогая сестра, славный ты мой Василек, как же ты могла? Зачем? Разве о такой свободе я тебе говорил? Разве к такой решимости призывал? Это ли тишина Христова? Не поняла ты меня, не поняла, сестренка. Что же ты натворила? Что делать-то теперь? Как тебя отпевать? Как за тебя молиться? Бессмыслица. Глупость. Господи, прости меня за малодушие и маловерие, вразуми, почему Ты попустил такое? Почему!?".
Придя домой, Влас удовлетворенно вздохнул, увидев, что матери еще нет. Она обязательно обратила бы внимание на его подавленное состояние, а ему сейчас было не до объяснений. Он позвонил Владу и без предисловий выпалил:
– Василиса отравилась!
– Ну, дела!
– изумился Влад и подозрительно спросил: - Слушай, а не приснилось ли тебе все это? Ты меня прости, старичок, но, правда, странно. Ты где-то лазаешь-лазаешь, потом всякие невероятные истории рассказываешь, а как до дела доходит, то ничего и никого. То Князев твой испарился, то свидание с девочкой отменили, то она совсем исчезла. Что дальше будет? Может, ты меня разводишь, братишка?
– Эх, Влад. Не веришь, значит?
– Да верю, верю. Только согласись, странно все как-то выходит.
– Странно, еще как странно, - печально согласился Влас.
– Извини, Влас, не со зла я. Тебе и так сейчас тяжело. Извини.
– Да ничего... Слушай, давай найдем ее, заберем тело. Похороним хоть по-человечески, отпевать, правда, нельзя...
– Нельзя? Это еще почему?
– Самоубийц не отпевают.
– А чем они провинились?
– Самоубийца - это убийца самого себя. Если простой убийца может еще покаяться до своей смерти, то самоубийца умирает в тот самый момент, когда совершает убийство. А после смерти покаяния нет... Грустно.
– Так мы денег попу дадим. Пусть отпоет.
– Ты не понимаешь, Влад. Причем тут деньги?
– Хоккей. Сам разбирайся с церковными делами. В каком она морге?
– Откуда я знаю? Нужно выяснить.
– Ты хоть фамилию ее знаешь?
– Нет.
– Дело - дрянь. Постарайся фамилию узнать, а я пока по своим каналам поищу...
– Спасибо, брат.
В эту минуту дверной звонок в квартире Власа призывно затренькал.
– Влад, давай. До завтра. В дверь звонят. Мама наверно пришла.
– До завтра.
Влас поспешил открыть дверь. Перед ним стояла девушка лет семнадцати. Черный плащ подчеркивал хрупкую стройность ее фигуры. На голову был накинут капюшон, из-под которого выбилась прядь русо-рыжих волос, словно колос переспелой пшеницы.
Опешив при виде незваной гостьи, Влас смущенно сказал:
– Здравствуйте. Вам кого?
– Мне вас, - тоже смутившись, ответила девушка.
– Вы, похоже, ошиблись. Я Влас Филимонов. А вам кого?
– Я не ошиблась. Можно я войду на минутку, - все больше смущаясь пролепетала девушка и, оглянувшись, настороженно посмотрела в густой мрак подъезда.
– Входите.
Глава двадцать седьмая.
Рукопись "Начальник тишины"
IV. Пустыннолюбие