Начало Игры
Шрифт:
— Да кто он, в конце концов, колдун что ли? Змеями кидается?
Сфагам вздохнул.
— Ладно, терять нам нечего…Лактунбы — это самая страшная секта древней животной магии. Их запретили ещё лет сто пятьдесят назад. Колдовать у нас в Алвиурии никому не возбраняется. Но они уж такое вытворяли…
— Это из-за него деревню бросили?
Сфагам кивнул.
— Теперь я понимаю… задумчиво протянула Гембра.
Они устроились напротив огня. Сфагам установил над очагом большое бронзовое зеркало так, чтобы в нём отражалась большая часть комнаты. За окном давно стояла темень. Три обнаруженных масляных светильника было решено жечь по очереди.
Повернувшись к огню, Сфагам закрыл глаза. Теперь он мог без труда настроится на тонкий образ своего противника. Он явился в виде вязкой пятнистой грязно-серой пелены, которая прыгала, перетекала и пульсировала, то ближе, то дальше. Враг прекрасно знал с кем имеет дело и умел маскироваться. Пелена сгущалось где-то поблизости, но вплотную не подступала.
— А
— Много чего… Мне кажется он не спешит. По крайней мере сейчас. Но всё может измениться каждую секунду. Пока я его держу… Он, может быть ждёт пока мы про него забудем хотя бы на минуту. А может быть, продолжает играть и хочет, чтобы мы потеряли спокойствие. И тогда он возьмёт нас шутя. Без боя. Мне показалось, что ты его чем-то заинтересовала.
Гембра презрительно хмыкнула.
— Нет, это не то, что ты думаешь. Совсем не то…
— Фу! Даже есть расхотелось. — Девушка нервно сжимала рукоятку меча. Каждая секунда молчания казалась невыносимой. Очаг потрескивал предательски мирно. Тихой и спокойной казалась и сама комната, где ничто, не говорило о смертельной опасности, нависшей над её случайными гостями.
— Ты уже попадала, наверное во всякие переделки?
— А то! Стычек было — не сосчитать! Тонула… — Гембра изобразила на лице игривую задумчивость. — Три раза. Сегодня не в счёт. С высоты падала — раз пять, не меньше! На колу не сидела — врать не буду! Зато вешали… Вешали меня… — Она устремила взгляд в потолок, сощурила один глаз, наморщила лоб и почесала макушку, как бы напряжённо вспоминая.
— Вешали меня три…, не, четыре, точно! Четыре раза. И до сих пор прыгаю.
— Четыре раза? Не многовато ли?
— Не веришь? — Гембра искренне обиделась. — Я, если хочешь знать, никогда не привираю! Что было, то было!
— Да я верю, верю… Но четыре раза!
Гембра была довольна, что ей удалось хоть чем-то удивить своего невозмутимого товарища.
— Четыре, точно! Вот слушай. Первый раз давно ещё было. Лет десять назад, а может и больше. Я тогда ещё совсем девчонкой была. Во, и тоже босиком бегала! — Гембра качнула ногой.
— А за что вешали-то?
— За шейку, ясное дело!…За проделки всякие. Первая любовь и всякое такое. Ну ты понимаешь…
— Пытаюсь представить. С твоим-то характером, да с твоими-то проделками…
— Это точно! Так ведь за правду вешали! За справедливость! Так бы за правду и повисела, если б тогда один козёл со мной развлечься не захотел. Ну перед этим, понимаешь, — Гембра выразительно провела пальцем по тонкой мускулистой шее и подняв его вверх, скорчила рожу, высунув язык. Ну я его развлекла!…
— Я думаю! — Сфагам улыбнулся.
— Мне, между прочим, ещё гадалка накаркала. Болтаться, говорит, тебе девка в петле. И никуда тебе, говорит, от этой судьбы не деться! А через два дня её саму на базарной площади вздёрнули. Проворовалась. А может нагадала чего не надо… кому не надо!
— Драпанула я тогда из дома. И не вернулась больше. Висеть-то неохота…
— А второй раз?
— Второй раз приняли меня за лазутчицу. Война, помнишь была. За южные леса?
Сфагам кивнул.
— Ну вот. Вешали меня тогда на суку с лошади. У дороги с видом на деревню. Хорошо, на дороге нужные люди оказались в нужный момент. А стояло бы дерево чуть подальше…Так и осталась бы на том дереве. Да и лошадка выручила. Топталась, топталась, время тянула. Как знала. Лошадка-то умная была. Понимала всё…
А в третий раз под мостом чуть не повесили. Товар везли — всё по правилам. Через мост проехали — ну, на ихнюю землю. Только въехали — раз — слева-справа — молодцы. Все в доспехах. И ещё грамотей с ними один — суслик-глазки узкие. Свиток достаёт. Туда-сюда, мол, платите, говорит, за то, за это. И денег заломил — хоть до гола раздевайся! Ну мы ему, конечно — шиш! Те — за мечи. Ну и поцапались. Думали— отобьёмся, а они как повалят из кустов. Ну и прижали нас. Но их двоих мы положить успели. Построили рядышком нас на мосту. Меня — последнюю с ихней стороны. Всем — петельки и вниз, по очереди. Смотрю, наших уже трое болтается. Скоро до меня дойдёт. А тут с другой стороны едет кто-то. Жрец вроде. Ну туда-сюда… Разговор…Ля-ля, тра-ля-ля! Ну тут я одному ногой врезала — и в воду! Руки-то не связали. Думали, не денемся никуда. А с ними потом тоже разобрались. До императорского суда дошло! Получили своё за обдираловку!
Гембра вошла во вкус. Сфагам слушал её с радостью. Ему нравилось, что она, наконец, стала говорить привычным для себя простым и бесхитростным языком, оставив мучительные и забавные попытки удивить его правильностью высокопарного слога.
— Ну а четвёртый раз — целое представление было! Везли мы с Востока товар. Пряности там, составы всякие, для храма всякие штучки хитрые, ну и всё такое прочее. Вся дорога спокойная была. Я аж удивилась. Нет, думаю, так всё просто не пройдёт! И точно! А везли в такой городишко… Ну, не городишко даже, а крепость. На берегу стоит. А оттуда товар уже с другой охраной на кораблях — туда — через залив. Заезжаем в крепость. Рады, понятное дело, — довезли! А начальник гарнизона, самый главный, вроде, так на меня сразу глаз и положил. Ну я ему язычок показала, ну может, разок глазки состроила. Ну так просто, для
— Почему косточки?
— А ты чего, не знаешь, что ли? Если в городе вешают, ну на базаре там, или ещё где в приличном месте — то на три дня. Чтоб тухлятину не разводить. В особых случаях — на неделю. — Рассказчица наставительно подняла палец.
А если на стене, то это надолго — пока скелетик не рассыплется! А до тех пор, думаю, будем ворон пугать и стенку украшать прямо над въездом. Навроде герба. Ну вот, значит, подваливает ко мне эта сука с вот такой доской. — Гембра изобразила руками изрядных размеров четырёхугольник. — А на ней написано…Сейчас вспомню… Так, значит…
" Я Гембра — воровка. А каждой воровке… м-м-м… петля…нет, не так! Сейчас! «А каждой воровке найдём по верёвке!» Во! Или «награда — верёвка!» Ну что-то вроде того. И буквы здоровые, чтоб аж с соседней крепости видно было. Ну это я шучу, ясное дело! — быстро добавила она. — Главный сначала рядом стоял, а потом свалил куда-то. Позвали.
Сфагам слушал Гембру очень внимательно, глядя, как отражаются и пляшут огненные язычки в начищенном металле носка сапога. Другая часть его сознания пребывала в трансе, принимая сигналы тонкого мира. Внутренний глаз вглядывался в серую завесу, идя ей навстречу и осторожно раздвигая клочья вязкого тумана, из которого выплыли очертания комнаты небедного деревенского дома. «Охотились на тигра!» — высокий мужчина в костюме лесничего бросил на стол что-то завёрнутое в тряпку. Взгляд его был растерянным и подавленным. Одежда на плече — разорвана и в крови. Робкие женские пальцы развернули тряпку. На стол выкатилась отрубленная человеческая рука с неестественно длинными пальцами и острыми треугольными ногтями… Раздался сдавленный женский вскрик. Несколько детских лиц в ужасе отшатнулись от стола. Мужчина ещё что-то сказал тихим, но твёрдым голосом, но слова были неразборчивы. Комната скрылась в тумане, но через несколько секунд сквозь мглистую пелену вновь начало проступать изображение. Короткая палка шевелила угли в очаге… От бесформенных комков отделился почерневший остов отрубленной конечности. Что-то едва заметно блеснуло. Тонкие детские пальцы осторожно, но без страха сняли с ломкой хрустящей фаланги небольшое кольцо с тусклым, не треснувшим от огня, синим камнем. Тщедушный белобрысый мальчик лет шести поднял ручонку к свету, любуясь украшением в неярком свете узкого окошка. Снова туман… Дальнейший ворох образов и ощущений был труднопередаваем. Их связь была смутной и неизъяснимой, как во сне. Зовущий женский голос, переходящий в стонущий клёкот болотной птицы, и как что-то безусловно связанное с этим, то ли причиной, то ли следствием — тень гигантского богомола, выползающая из тёмного угла за очагом на ярко освещённую стену. И туманная завеса… Сгорбленная старуха закутанная в чёрное берёт мальчика за руку. Она еле идёт, даже слегка опирается на его хрупкое плечико. Они раздвигают руками камыши. Шорох листьев и шум ветра… Старуха идёт уже твёрже и прямее… А теперь она уже шагает широкой мужской походкой и мальчик едва поспевает за ней. Она, кажется, становится даже выше ростом. Камыши расступаются, открывая тихую заводь с густой зелёной ряской. На другом берегу необычные деревянные постройки. Круг из брёвен. Из центра курится дымок. И опять всё тает в сером тумане. Внутренний глаз более ничего не различал. Впрочем Сфагаму и так было уже всё ясно. Не теряя из виду пелену, он снова перевёл внутренний глаз на рассказчицу.