Начало Игры
Шрифт:
— О, ты больше не носишь эту повязку, — рука Ламиссы нежно скользнула по недавно зажившему боку.
Сфагам глубоко вздохнул и, закрыв глаза, поднял голову вверх, не в силах противостоять расслабляющей волне блаженства. Пальцы Ламиссы были на удивление мягки и чутки. Казалось, вся её сущность собралась в этих тончайших и осторожных прикосновениях. Касания Сфагама, ласкающие лицо, шею и грудь Ламиссы, тоже были мягки и нежны.
— У тебя чудесные руки, — прошептала Ламисса, — совсем небольшие и не грубые. И всё чувствуют… И как только они управляются с оружием?
— Вот только такие-то по-настоящему и управляются. Это я говорю!… — Голос Гембры был немного хриплым от возбуждения.
— Как ребро, совсем срослось? — спросила
— Да. Медитации, лечение, ну и время, конечно. Целых три недели без приключений. Так что теперь мне всё нипочём.
— Всё-таки надо поосторожнее, — наставительно прошептала Гембра, сжимая объятия вокруг бёдер монаха и прильнув к его гениталиям.
Ложе встретило их прохладным шёлком тонких восточных тканей. В искусстве любви обе женщины были примерно равны. И это Сфагама не удивило. Удивительным было скорее то, что разительная разница, которая проявлялась между ними во всём, в постели почти не чувствовалась. Конечно, Гембра была несколько активней и напористей, и реакции её были более бурны и непосредственны. Ламисса, конечно, была мягче и осторожнее. И тем не менее, будто что чья-то рука сорвала с обеих покров всего, что было привнесено характером, жизненным опытом, складом ума и воспитанием, обнажив их общую первозданную природную стихию.
Вырвалось наружу то, чему нельзя научить и что в виде непреложного общего закона закладывается природой ещё прежде воли, характера и всяких способностей к обучению. Эта дикая клокочущая магма естественной чувственности, хлынув наружу, способна была взломать и растворить в себе последующие наслоения всех и всяческих норм и правил. Неодолимый прорыв к первозданной стихийности уравнял их, таких разных. А может быть это волшебный аромат «крыльев полёта любви» делал своё хитрое дело. Сфагаму показалось, что женщины даже каким-то образом отразились друг в друге. В пантерьем стиле Гембры прибавилось самозабвенной истомы, а чувственный омут Ламиссы всколыхнулся неожиданным темпераментом.
Любовные игры были долгими и неспешными. Сплетение рук, сплетение тел, сплетение дыханий и ароматов делали своё безумное дело. Наконец, сплелось и то, что внутри. Сердца и души слились в нераздельное целое. Кружились головы от голубого света и тёплые волны пронизывали тела. Остатки мыслей растворялись в долгих тягучих поцелуях. Умение Сфагама задерживать оргазм дало свои результаты. Тела ощутили сладостную, доходящую до невесомости лёгкость. Пропало не только смущение. Растворилась думающая самость — все мысли и вопросы исчезли вовсе, а каждое ощущение будто кругами расходилось вокруг, эхом отдавалось в трёх телах и, резонируя в них, возвращалось назад.
Хоровод образов хлынул в очищенное экстазом сознание. Был стремительный полёт над багровыми кронами огромных деревьев. Был танец серебристых светящихся фигур, сливающихся в причудливые пульсирующие капли. Был ветер, волнами пробегающий по цветочному ковру. Сонмы белых и красных лепестков взбивались вверх и, кружась и мерцая, поднимались к бездонному кремовому небу, где оплывающие, словно под собственной тяжестью облака, стекая от зенита к горизонту, вылепливались в подвижные тела и лики. А вот небо уже черно. В предгрозовом воздухе мечутся белые кудряшки, и багровая полоса пролегла от края до края. Стая голубых аистов дугой взмыла вверх и затрепетала под порывами ветра. Но аисты уже не далеко вверху. Они здесь, совсем рядом. И облака тоже. Ветер, ветер… Прохладные и горячие струи пронизывают всё внутри.
Губы что— то шепчут, но слова не слышатся и не доходят до сознания. Чужое тело чувствуется так же остро, как своё, и наслаждение утраивается, выплёскиваясь наружу потоками слёз. Единственная мысль, едва мерцающая в водовороте экстатической свободы слияния, — это ощущение того, что именно к этому моменту и вела вся предшествующая жизнь.
Тёплый ветерок, пробиваясь сквозь занавешенное окно, трепал невесомое прозрачное покрывало
Затем в потоке света, вновь ставшего серебристо-голубым, стали проступать неясные очертания. Три дыхания слились до неразличимости, и сознание всех троих открылось одному видению, вырисовывающемуся в хаотичном вихре чёрно-лиловых и серо-терракотовых штрихов, полос и линий. Они метались, пульсировали, перетекали и сплелись, наконец, в образ демона оргазма Риксалфа, несущегося по мелкой воде верхом на бешеном волке, взбивая тучу разноцветных брызг. Грива демона развевалась, сливаясь с потоками воздуха и как бы утягивая их за собой. Сине-зелёные глаза блестели, как осколки диковинного цветного стекла. Огромный обнажённый член, как гранёный кол, лежал на голове волка, нависая над оскаленной пастью. Несущийся демон был виден одновременно и сверху, и спереди, и сбоку, но рассмотреть его в клубке текучих и трепещущих лент — струй и водяной пыли было невозможно. Зрение выхватывало лишь отдельные детали — то блестящий глаз, то клыки волка, то когтистые пальцы, запущенные в его длинную шерсть.
Четыре раза проносился по мелкой воде неистовый демон, обдавая холодными брызгами разгорячённую натёртую ароматами кожу, и четыре раза тела одновременно захлёстывались горячим взрывом оргазма.
Наконец облако брызг поднялось высоко, застлало всё и прохладным дождём упало на горячие тела, смыв любовное возбуждение и погасив чувства и желания. Остатки сил ушли вместе с видением. Мышцы обмякли и расслабились, тела обессилено повалились на ложе. Но мысли не вернулись — на их место пришёл сон. Его оковы были так неодолимы и внезапны, что объятья даже не успели разжаться и все трое уснули, так и не разорвав чудесного сплетения тел, дыханий и душ. А тёплый ночной ветер продолжал колебать прозрачную накидку, разбрасывая по стенам причудливые тени от догорающих светильников и постепенно вытягивая из комнаты сизые струйки тлеющих благовоний.
Утром из южных ворот Амтасы среди длинной вереницы крестьянских и купеческих повозок, возвращающихся после праздника домой, выехала и гружённая драгоценным товаром повозка златокузнеца Кинвинда. Ламисса отказалась занять хозяйское место внутри повозки и ехала верхом рядом с Гемброй и пятью охранниками. Она довольно плохо держалась в седле, но Гембра воздерживалась от шуток по этому поводу. Им предстоял долгий путь на юго-восток в город Ордикеаф провинции Лаганва, где ждали их богатые заказчики ювелира из Амтасы.
В это же время из северных ворот, где число покидающих город было гораздо меньше, почти в одиночестве выехали двое всадников. Не менее долгий путь учителя и ученика лежал на северо-запад в провинцию Гвернесс, родину таинственного императора-мага Регерта, где он ещё с девятилетнего возраста стал заранее возводить свою грандиозную гробницу.
Глава 24
Человек, сидевший у ствола большого раскидистого дуба, не слышал ни пения птиц, ни лёгкого шороха колеблемой ветром листвы, ни тихого фырканья и топтания привязанного неподалёку коня. Его мощная фигура застыла в строго выпрямленной посадке на скрещенных ногах и была издали похожа на статую.