Шрифт:
Вполне уместным началом может послужить сообщение германского официального агентства, недавно опубликованное: «император Вильгельм, прибыв в северный городок Эльбинг, неожиданно вошел в трамвайный вагон и совершил вместе со своей свитой поездку к ближней верфи. Как кайзер, так и все лица его свиты, заплатили за проезд полагающиеся 10 пфеннигов».
Вот какое сообщение появилось в газетах. А дальше — мы уже справимся сами безо всяких газет и сообщений… Мы знаем, что было дальше.
Снисходительно
— О, ваше величество! — воскликнул остолбеневший портье. — Для вас у нас найдется номер в две комнаты, с ванной за двадцать марок…
— О, нет, нет — что вы. Мне именно хочется испытать что нибудь попроще. Именно так, марки на три…
— Весь в распоряжении вашего величества, — изогнулся портье. — Попрошу сюда, налево. Номерок, правда, маловат и темноват…
— Это ничего… Цена?
— Три марки, ваше величество.
— За мной.
Кайзер шагал пешком по улиц, а за ним шла восторженная толпа. Тихо шептались:
— Обратите внимание, как он просто держится… Проехался в трамвае за десять пфеннигов, а теперь нанял номер в три марки… Что за милое чудачество богатого венценосца! Интересно, куда он направляется сейчас?..
— А вот смотрите…Ну, конечно! Вошел в дешевую общественную столовую.
— Господи! Зачем это ему?
— Наверное, попробовать пищу. Хорошо ли, дескать, нас кормят?..
— Это вы называете — попробовать? Да ведь он уплетает в за обе щеки. Слышите, какой треск?
— Действительно, слышу. Что это трещит?
— У него. За ушами.
— Ну, ей Богу же — это мило! Зашел, как простой человек в столовую и ест то же, что мы едим.
— Как не любить такого короля!
— Правда — чудачество. Но какое милое, трогательное чудачество.
— Вот он… выходить. Сейчас, наверное, подадут ему карету. Любопытно, в каких это он каретах, вообще, ездит?
— Удивительно! Пешком идет… Заходит в табачную лавочку… Что это он? Покупает сигару! Да разве найдется у лавочника сигара такой цены, на которую он курит… Что? За пять пфеннигов?!! Нет — вы посмотрите, вы посмотрите на этого удивительного короля!
— Очевидно, решил за сегодняшний день испытать все.
— Тем приятнее завтра будет вернуться ему к императорской изысканности и роскоши.
Через три дня:
— Кто это проехал там в трамвае? Странно: на площадке народу битком набито, а он едет внутри совершенно один.
— А, это наш кайзер. Разве вы не узнали?
— Но ведь он уже раз проехался в трамвае. Зачем же ему еще?
— Я тоже немножко не понимаю. Третий день ездит. Заплатить кондуктору и едет.
— Странно. А публика не входит внутрь вагона — почему?
— Ну, все-таки кайзер, знаете. Неудобно стеснять.
— А куда это он едет?
— Вот уже выходит. Сейчас увидим. Гм! Опять заходит в общую столовую.
— Пищу пробует?
— Какое! ест во все лопатки. Вчера чай пил тут тоже — так два кусочка сахару осталось. В карман спрятал.
— Что вы говорите! Зачем?
— Один придворный тоже его спросил. А он отвечает: «Пригодится, говорит. Один кусочек подарю Виктории-Августе, другой кронпринцу, если ему Верденская операция удастся».
— Прямо удивительный чудачина! Я думаю, пообедав, швырнет сотенный билет и сдачу оставляет девушке?
— Нет, вы этого не скажите. Вчера наел он на четыре марки и десять пфеннигов. Дал девушке пять марок в говорит: оставьте себе двадцать пфеннигов, а семьдесят гоните сюда.
— Так и сказал: гоните сюда?
— Ну: может, выразился изысканнее, но семьдесят пфеннигов все-таки сунул в жилетный карман. Потом на них (я сам видел) купил 3 воротничка.
— Хватили, батенька! Что это за воротнички за семьдесят пфеннигов?!
— Даже за шестьдесят. Бумажные. А на оставшиеся десять пфеннигов купил сигару. Докурил до половины и спрятал.
— Какое милое чудачество!
— Ну, как вам сказать…
Через неделю.
— Виноват, позвольте мне пройти внутрь трамвая…
— Куда вы прете! Неудобно.
— Это почему же-с?
— Там кайзер сидит.
— Опять?!
— Да-с, опять.
— Господи, что это он каждый день разъездился. Торчи тут вечно на площадке!..
— Ничего не поделаешь. Все одинаково страдаем. Раньше хоть свита его ездила, а теперь и те перестали.
— Собственно, почему?
— Собственно из-за сигары. Такие он сигары стал курить, что даже Гельфериха, друга его, извините, стошнило. С тех пор стараются с ним в закрытые помещения не попадать.
— Гм!.. Большое это для нас неудобство.
— И не говорите! Занимаю я номер в гостинице «Розовый Медведь», как раз рядом с ним… И что же!
— Разве он до сих пор в этом «Медведе» живет?!
— Представьте! Отвратительнейший номеришко в три марки, и так он туда представьте вгвоздился, что штопором его не вытянешь. Ну, вот. Так придешь домой — портье жить не дает: сапогами не стучи, умываться или что другое делать (перегородка-то в палец) не смей — чистое наказание! Будто не может человек себе дворца выстроить.