Начало конца
Шрифт:
Место, заказанное за три дня вперед, было хорошее: в углу и лицом к локомотиву. Ехать в спальном вагоне Тамарин не решился: вдруг на вокзале следят, еще полагается ли тратиться на спальный вагон? Сначала он читал было газету – с утра не успел прочесть, а вечерней не купил. Потом, часов в десять, соседи погасили лампочку – как всегда, было легкое сомнение: пора ли гасить? а если кто хочет еще читать? – все молчаливо сошлись: пора.
Спал Константин Александрович плохо: отвык путешествовать, опять грустно думал, что и в мелочах прорывается старость. «Прежде не сел бы в вагон, не надев дорожной фуражки и перчаток. Одеколон тоже забыл…» Устроиться в углу никак не удавалось: то голове неудобно, то ноги затекают. Менял положение, в первую минуту казалось: теперь будет отлично, затем снова оказывалось нехорошо. Особенно мешали спать тревожные мысли все о том же, об этой злополучной командировке в Испанию.
Собственно, в поручении начальства не было ничего худого: ему предписывалось на месте ознакомиться с положением на мадридском
В близком к границе французском городке его ждали на вокзале и тотчас проводили куда следовало. Был приготовлен утренний завтрак, плотный и очень хороший. У подъезда стоял огромный новенький «бьюик». Первое впечатление Константина Александровича было благоприятное: поездка организована хорошо. Выпив большую рюмку коньяка, он сел в автомобиль – чемодан, несессер, машинка – и выехал из городка. Утро было свежее, солнечное. Тамарин, утомленный ночью в вагоне, задремал и проснулся лишь у границы.
Это было какое-то подобие станции, хоть как будто не железнодорожной. Стояло очень много грузовиков и автомобилей разного вида. Всюду висели флаги, афиши, плакаты. «Точно ярмарка!» – подумал Константин Александрович, испуганно читая надписи на ходу медленно пробиравшегося вперед «бьюика». «Partido Socialista Unificado»… «Confederaci'on Nacional del Trabajo»… «Federati'on Anarquista Ib'erica»… [189]
Автомобиль остановился перед большим строением. Оттуда доносился сильный резкий голос, не такой, каким в жизни говорят люди: голос митингового оратора. «Что это здесь происходит? Митинг?» К «Бьюику» подошел седой человек в полувоенном костюме, в черно-красном берете, с черно-красным шарфом. Шофер что-то сказал вполголоса. Человек в берете отдал честь сжатым кулаком. Тамарин только изумленно на него взглянул – не знал, как следует отвечать. «Неужели это серьезно?..» Взяв бумаги командарма, седой человек отрекомендовался по-французски: начальник местного отдела Investigation (Константин Александрович догадался, что это полиция), анархист. «Ваши документы будут сейчас готовы, – сказал он очень любезно, крепко пожимая гостю руку, – не хотите ли закусить?» – «Благодарю вас… Тут, кажется, происходит собрание?» – «Да, республика получила в дар несколько амбулаторий от английской рабочей партии, – холодно сказал анархист. – И еще кое-что пришло из Москвы… Правда, из Москвы не в дар, а за деньги, за наличное золото, – неожиданно добавил он, видимо, не удержавшись. – Мы очень благодарны. Сейчас там будет выступать ваш соотечественник. Быть может, вы желаете послушать?» «Этого добра только не хватало! Стоило приезжать в Испанию», – подумал Константин Александрович. Анархист взглянул на него и усмехнулся, точно поняв его мысль. «С дороги вам следовало бы подкрепиться. Не взыщите: у нас угощение плохое».
189
«Объединенная социалистическая партия», «Национальная конфедерация труда», «Иберийская федерация анархистов» (исп.).
Он проводил гостя в буфет, сказал несколько слов буфетчику и откланялся. Буфетчик приветствовал гостя тоже сжатым кулаком. Угощение в самом деле было очень скромное: на столе стояли две бутылки, сухари, колбаса. «Я могу приготовить шоколад», – сказал нерешительно буфетчик на ломаном французском языке. Тамарин поспешил отказаться: «Вот вина я выпью с удовольствием».
В буфете никого больше не было. «Верно, все там?.. Вино недурное, крепче французского… К колбасе лучше не прикасаться. Как бы только они не обиделись…» Константин Александрович держал себя очень осторожно. «Надеюсь, тут принимают французские деньги». Он хотел подозвать буфетчика, но не знал, как это сделать, «стучать по стакану невежливо», – и произнес что-то неопределенное, подняв монету. Буфетчик подошел к нему и, улыбаясь, отказался от платы. «Ами, ами русо», – сказал он и сам предложил разменять франки на песеты. «Благодарю вас, да, пожалуйста, – попросил Тамарин. – Вот где он меня нагреет!» К его удивлению, буфетчик назвал ту самую цифру, которую Константину Александровичу указали в Париже. «Официальный курс? Значит, и за обмен ничего не взял? Приятный народ!» «У вас деньги еще старые?» – спросил он, увидев на монетах изображение Альфонса XIII. Буфетчик засмеялся. Из-за стены раздались рукоплескания. Тот же голос особенно громко и радостно что-то прокричал по-испански. Рукоплескания усилились, затем установилась тишина, Константин Александрович услышал на необыкновенно высокой ноте давно знакомое: «Та-варищи и граждане-е!» «Наши, голубчики!» Он вдруг неожиданно для «самого себя испытал чувство, близкое к физическому отвращению. «Да, вот именно: «Из ми-илых уст вдруг услышал я р-радной страны р-радную речь!..» Тамарин послушал с минуту: неестественно высокие выкрики чередовались с испанскими фразами, тоже на высокой ноте, но пониже: очевидно, переводчик пытался попасть в тон оратору. «И не попадешь: тот дурак сразу начал с верхнего «до», – думал командарм, перебирая на столе и изучая незнакомые ему монеты. Буфетчик что-то говорил, по-видимому, любезное и приветливое. Константин Александрович так же приветливо кивал головой.
Все здесь, было странно и забавно: то, что люди приветствовали друг друга сжатым кулаком, то, что говорили «Salud», то, что валявшаяся на столе газета называлась «Solidaridad Obrera» [190] , то, что слова кончались на os: «Mineros Asturios» [191] , то, что из окна виднелось черно-красное полотно с надписью: «…Miguel Bakunin». «И буфетчик не буфетчик, а кабальеро – с каким достоинством держится. Да и полицейский скорее приятный: лицо умное, видел, должно быть, на своем веку немало. Это я понимаю: анархисты заведуют полицией». Константин Александрович очень ценил полицию как важное государственное учреждение; но была у него к ней и родовая дворянская брезгливость.
190
«Рабочая солидарность» (исп.).
191
«Шахтеры Астурии» (исп.).
– Вот ваши документы, – сказал начальник Investigacion, – это «хоха де рута». «Что такое хоха де рута? Рута, верно, дорога? Значит, подорожная», – сообразил Тамарин, приятно кивая головой. «У вас могут также спросить в дороге пароль». «Ах, пароль?» Немного к нему наклонившись, анархист произнес вполголоса: «Durruti. Todos para uno» [192] . – «Durruti. Todos para uno?» – сконфуженно повторил Константин Александрович, точно ему было совестно. Они вышли, буфетчик пожелал счастливого пути и крепко пожал руку Тамарину. «…Фашистским палачам испанского народа!» – дико прокричал голос за стеной. Раздались громоподобные рукоплескания, продолжавшиеся минуты три. Затем что-то было объявлено по-испански, рукоплескания повторились, на этот раз довольно жидкие, и послышалась совершенно другая речь: какой-то голос, не митинговый, а человеческий, очень просто говорил что-то простое, по-английски. «Точно после балагана попал в порядочное общество…»
192
«Дуррути. Все за одного» (исп.).
Начальник полиции посоветовал отдать подорожную шоферу, простился и тоже пожелал счастливого пути. «Salud», – сказал, осмелев, Тамарин. «Это грех сказать, полиция у них любезная. Ну-с, первый номер прошел вполне благополучно. Дай Бог, чтобы так шло и дальше…» Мимо них поплыло еще несколько плакатов, они проехали под большим красно-желто-фиолетовым флагом, затем под другим желто-красным в полосках и понеслись по дороге. Вначале Тамарин с любопытством ко всему приглядывался. «Пока трудно предположить, что в стране идет гражданская война. Правда, отсюда далеко, но все-таки… Пароля не забыть: «Durruti. Todos para uno…», «Durruti. Todos para uno…».
Дорога была очень хорошая, почти не хуже французских. Вдали виднелись снеговые горы. Вид гор всегда утомлял Константина Александровича, ему казалось, что красота их преувеличивается. «Страна как будто бедная, особенно после Франции…» Изредка проходили бородатые люди с мешками, с тяжелой палкой через плечо. Навстречу автомобилю прошла запряженная мулом странного вида тележка, сколоченная, верно, лет сто тому назад. Правил мулом маленький мальчик, а сзади величественно раскинулся старый красивый человек с седой бородой, в красном жилете, в огромной шляпе, с кинжалом. Он равнодушно, без малейшего любопытства оглянул «бьюик», даже и не оглянул: автомобиль прошел в его поле зрения, а он только не отвел глаз. «Красота! Ведь прямо испанский гранд, даром что мужик!» – с восхищением подумал Константин Александрович, повеселевший от холодка, от вина, от белого солнечного дня. Ему все больше нравились испанцы.
Тамарин устроился в автомобиле поудобнее и стал соображать, как дальше распределится его время. Первая остановка была назначена в городе, где он должен был от уполномоченного лица получить справку, как ехать дальше. Это свидание не очень улыбалось Константину Александровичу. «Нет, конечно, не чекист!..» Командарм взглянул на часы, времени было еще много. Он вытянул ноги и опять задремал, изредка просыпаясь и оглядывая изумленным взглядом дорогу, поля, людей.
В город они приехали не скоро. «Хороший город… И женщины как будто славненькие. Но, право, ничего испанского… Хоть бы одна была в шляпе. Мантильи где же? «От Севильи до Гренады», – лениво думал Тамарин по пути к дому уполномоченного лица. Какое это было уполномоченное лицо, он в точности не знал. «Посол не посол, консул не консул и, уж конечно, не чекист. Да мне все равно, хоть бы и чекист: получу от него справки, как ехать, где остановиться, и прощайте, товарищ», – нерешительно сказал себе командарм, чувствуя, что в действительности это не все равно.