Начало Руси
Шрифт:
Мы и прежде предполагали, что коренные древнейшие названия порогов у Константина суть те, которые названы русскими; а славянские представляют только некоторые их варианты. Это было видно уже из самого порядка, в каком их передает Константин; из того, что прибавленные к ним объяснения преимущественно относятся к славянской параллели; наконец из неодолимой трудности провести эти объяснения через всю русскую параллель (хотя норманисты и провели их с помощью величайших натяжек). Невольно приходила мысль, что некоторые из русских названий по своей древности уже во времена Константина едва ли не утратили своего первоначального смысла; так что их объясняли уже с помощью осмысления. Разъяснение начальной Болгарской истории подтверждает наши предположения. Болгарские племена передвинулись в Приднепровские края не ранее IV века, т. е. не ранее Гуннской эпохи; тогда как Роксалане, по Страбону, уже в первом веке до Р. X. жили между Доном и Днепром.
Что во времена Константина действительно смысл некоторых Русских названий был уже потерян, доказательством тому служит порог Есупи (Essouph). Константин говорит, что по-русски и по-славянски это значило "Не спи". Но ясно, что тут мы имеем дело с осмыслением, основанным на созвучии; само по себе это повелительное наклонение
Второй порог, Ульворси, норманисты продолжают превращать в скандинавское holmfors: ибо только при таком превращении у этого названия получается одинаковый смысл с стоящим против него славянским Островунипраг. Что русское хольм обратилось у Константина в ул, по-прежнему доказывается "непривычным" греческим ухом, "вероятным" смешением аспирантов, переходом таких-то звуков в такие-то, и пр. Одним словом, неверная передача этого названия будто бы совершилась по известным фонетическим законам. А между тем все подобные ссылки на законы языка уничтожаются следующим соображением. Иностранные слова действительно произносятся на свой лад, но это бывает обыкновенно в том случае, когда народ усваивает себе или часто употребляет какое-либо чужое слово. Но когда образованный человек записывает иностранное название, то он старается передать его как можно ближе к настоящему произношению, а не переделывать его непременно в духе своего родного языка. Доказательством тому служит тот же Константин, который передает в своих сочинениях множество варварских названий всякого рода; причем часто сохраняет их произношение, совершенно не соответствующее духу греческого языка, а иногда сообщает их в очень искаженном виде. Вообще подобные ошибки и неточности подвести под известные законы и с помощью их восстановить точные данные по большей части бывает невозможно. Например, на основании каких фонетических законов русский Любеч у Константина обратился в Телюча? и т. п. Это-то столь простое соображение норманисты упускают из виду.
Третий порог, Геландри, по новому толкованию, есть собственно сравнительная степень от скандинавского причастия настоящего времени gellandi - звенящий, а может быть, звук р тут только послышался Константину. Славянским же языком нельзя объяснять это название, потому что у Славян будто бы нет слов, начинающихся с ие и по славянской фонетике и в таком случае должно перейти в ж. Нет будто бы у Славян и слов, оканчивающихся на андр. Но, во-первых, название данного порога исправляется посвоему, т. е. выбрасывается звук р и удваивается л; а иначе не совсем удобно предположить собственное имя в сравнительной степени. Мы также, хотя и примерно, предполагали только маленькую поправку: вместо Геландри читать Гуландри, и это слово совершенно подходило бы к толкованию Константина, по которому оно означает шум или гул. Во-вторых, не совсем верно, будто в славяно-русском языке нет и не могло быть слов, оканчивающихся на андр. Мы уже указывали некоторые примеры (глухандря, слепандря и т. п.; прибавим тундра, форма своя, а не чужая, хандра малорус. халандра и пр.); они представляют остаток какой-то весьма древней формы, для нас уже утратившей свой грамматический смысл. (Впрочем, по мнению филологов норманнской школы, кажется, подобные слова стоят вне всяких законов славяно-русского языка?) В-третьих, неверно также и положение, что Славянский язык не терпит слов, начинающихся с ге. На основании какого же фонетического закона в одном из древнейших наших памятников, в Повести Временных лет, мы постоянно читаем "генварь" вместо "январь"? Укажу еще на следующий пример. У Бандури в известном греческом рассказе Анонима о происхождении Славянской азбуки приводятся славянские названия букв с помощью греческой транскрипции. При этом не только все названия, начинающиеся по-славянски буквой е (есть, ер, еры, ерь), но даже н, ю и оба юса переданы с ие, а именно geesti, geor, gerh, ger, geat, giou, geouV, gea. О. М. Бодянский в своем сочинении "О врем. происхожд. Славян, письмен" указывает, что так, вероятно, записано по-южнорусскому или малорусскому произношению3 .
Для русского названия порога Айфар, соответствовавшего славянскому Неясыть (пеликан), норманисты, по новейшему их толкованию, подыскали голландское слово oievar, что означает аиста. Уже сама по себе эта комбинация невероятна. У Скандинавов не водились пеликаны и не существовало их название; но им надобно было во что бы ни стало перевести славянское название "неясыть", и вот они берут для того у Голландцев слово, означающее все-таки аиста, а не пеликана. Так объясняют А. А. Куник и Я. К. Грот. Выше (на стр. 325) мы уже упоминали об этом толковании. После нашей заметки на него встречаем то же толкование и в том же виде во втором, "пополненном" издании "Филологических разысканий" Я. К. Грота (Сиб. 1876 т. I стр. 422 и след.). Причем опять повторяется как неопровержимый факт, что норманисты ездили по Днепру в Царьград и, следовательно, переводили туземные названия на родной язык; хотя я и спрашивал: где же несомненное, историческое свидетельство об этих плаваниях до второй половины X века? Снова является ссылка на Петра В., который один из кораблей назвал по-голландски Айфар или Ойфар; хотя нет никаких свидетельств, что корабль назван был именно голландским словом. Против нашего предположения о принадлежности двух параллелей двум наречиям Славянского языка приводится положение, что такое явление "не встречается в области географии"; хотя я прямо указал на свидетельство летописи ("река Ерел у Руси зовется Угол"), которое подтверждает, что действительно были у южно-русских Славян варианты к некоторым географическим названиям4 . Тут любопытно между прочим следующее сообщение А. А. Куника. Лейденский профессор Фрис напечатал целое исследование под заглавием Aifar, в котором вопреки нашим норманистам отвергает производство этого названия от голландского слова (439 стр.). Г. Куник, конечно, не соглашается с Фрисом; но мы не видим убедительных оснований для этого несогласия. Например, голландский автор замечает, что в Скандинавии нет и следа подобного названия. Но это ничего не значит, возражает А. А. Куник, "потому что слово то, заимствованное мореплавателями, только им и могло быть известно". Едва ли может быть что-либо более искусственное, более придуманное, чем подобное возражение. И опять оно основано на том же ничем не доказанном предположении, что еще до второй половины X века Скандинавы массами плавали по Днепру, и притом именно те же моряки, которые в то же время посещали Голландию, где занимались естественноисторическими и филологическими наблюдениями!
О названиях Днепровских порогов мы неоднократно говорили и утверждали, что только выходившие из предвзятой мысли толкования могли объяснять т. наз. русские имена исключительно скандинавскими языками. Повторим вкратце те выводы, к которым мы во время своих работ постепенно пришли по этому отделу Варяго-Русского вопроса:
1. Русские названия суть основанные, первоначальные, восходящие к глубокой древности. В некоторых из них можно видеть остаток еще Скифской эпохи.
2. Славянские названия суть варианты русских и принадлежат наречию древнеболгарскому, так как к югу от Полян в V-X вв. жили племена болгарские (Угличи и др.).
3. Названия порогов дошли до нас в весьма искаженной передаче. У нас нет средств проверить их даже самим Константином Б., потому что он приводит их только один раз. Сравнение с другими географическими именами в его сочинении, а также и сами славянские варианты подтверждают мысль об этом искажении. Кроме того, Константин в некоторых случаях перемешал соответствие славянских вариантов с русскими.
4. Первоначальный смысл некоторых русских названий утратился, и Константин приводит собственно их позднейшее осмысление. Напр., название первого порога Есупи (которое я позволяю себе сближать с скифским Exampaios) по созвучию осмыслялось словом Неспи; но последнее как противное духу языка не сделалось собственным именем, а отразилось в более позднем названии Будило.
5. Старания норманистов объяснять русские названия исключительно скандинавскими языками сопровождаются всевозможными натяжками. Мы думаем, что с меньшими натяжками можно объяснять их языками славянскими, но и то собственно некоторые из них, потому что другие, вследствие утраты слова из народного употребления, или потери своего смысла, или по крайнему искажению, пока не поддаются объяснениям (Есупи, Айфар и Леанти).
6. Те объяснения славяно-русского языка, которые мы предлагаем, не считаем окончательными, а только примерными, ибо отвергаем возможность делать точные выводы там, где нет ни точных данных, ни средств определить степень их неточности. Вообще географические названия какой-либо местности часто бывают необъяснимы из языка того народа, который употребляет их в данную минуту; тут всегда возможны постепенные наслоения, позднейшие осмысления и т. п. 5
7. Что действительно в Южной России существовали когдато при некоторых русских названиях варианты славянские, указывает и наша летопись в известных словах: "И стояша на месте, нарицаемом Ерел его же Русь зоветъ Угол". И в данном случае русское название более древнее, чем славянское, потому что первое утратилось, а второе осталось доныне (р. Орель).
Эти выводы наши остаются пока во всей силе; хотя норманисты и продолжают настаивать на скандинавских словопроизводствах. Всякая новая попытка их подкрепить эти словопроизводства порождает только новые и новые натяжки.
Точно так же остаются пока никем не опровергнутые мои доводы о том, что имена наших первых исторически известных князей, т. е. Олега и Игоря, несомненно туземные. Это имена почти исключительно русские (Олега встречаем еще только у Литовцев в сложных именах Олегерд и Ольгимунд); тогда как между историческими именами Скандинавов их, можно сказать, совсем нет. И наоборот, наиболее употребительные исторические имена скандинавских князей, каковы Гаральд, Эймунд, Олаф и т. п., совсем не встречаются у наших князей. Относительно туземства Олегова имени г. Костомаров справедливо указал на слова, происшедшие от того же корня, каковы льгота, вольгота и пр. В одной из предыдущих статей мы сближали личные имена Олег и Ольга (которую летопись иногда называет Вольга или просто Волга) с названиями некоторых рек и преимущественно с названием главной Русской реки, т. е. Волги (и следовательно, с словом влага или волога). После того в интересном издании г. Барсова Причитания Северного Края я встретил слово ольга, которое и доселе употребляется в том краю в смысле болота (следовательно, заключает в себе понятие воды или влаги). Лучшего подтверждения для своего сближения я, конечно, и не желал. Выше я тоже указывал на имя знатной роксаланской женщины Санелги (по Иорнанду); вторая часть этого сложного слова, очевидно, есть та же Ольга или Елга, как она называется у Константина Б. Следовательно, с какой же стати выводить подобные имена из Скандинавии? А по поводу Игоря и нашего произношения св. Георгия Егором пользуюсь случаем упомянуть о том, что по этому поводу писал ко мне профессор Харьковского университета Н. Я. Аристов в марте 1874 года. Соглашаясь с моими толкованиями, он идет еще далее и между прочим приводит имя Игоря в связь с языческим великаном наших былин Святогором (Свят-Игор). Прибавка слова "свят" к имени Игоря, по его мнению, получилась под влиянием христианства и применившегося представления о св. Георгии. Что действительно первоначальное его имя было несложное, Н. Я. Аристов подтверждает стихом былины: