Начало Руси

Кузьмин Аполлон Григорьевич

Следует отметить, что интенсивность передвижений не находилась в прямой связи с уровнем социально-экономического развития. Так, в классический период истории Греции и Рима сохранялись лишь смутные воспоминания о дальних путешествиях и дальних странах, а также о каких-то морских народах. К передвижениям чаще всего побуждало не богатство, а бедность. По суше люди шли за тем же животным и растительным миром, который кормил их, по морю они также двигались за продуктами моря. Эти передвижения могли занимать сотни лет и могли происходить стремительно в рамках одного поколения, особенно если они вызывались какими-то стихийными бедствиями. В зависимости от того, какие условия вызывали отлив части населения из одного района в другой, в последующих поколениях либо сохраняется память о своей давней прародине, либо они разрывают с ней бесповоротно. Расселение полинезийцев иллюстрирует и большие возможности древнего человека, и устойчивость культуры, разорванной на множество чрезвычайно удаленных друг от друга частей. В течение многих столетий венгры не просто помнили о «Великой Мадьярии», расположенной где-то на востоке, но и направляли на поиски ее специальные миссии, причем во времена Грозного (т. е спустя семь столетий после перехода части венгров на Средний Дунай) миссия обнаружила небольшую группу своих сородичей где-то в Поволжье.

Вынужденные переселения каких-то племен почти наверняка оставляли желание вернуться к покинутым местам, и это желание могло сохраняться (даже как своеобразный культ) в течение столетий. В условиях родоплеменного строя племя могло весьма длительное время сохранять свою самобытность даже в окружении иных этносов. Примером такого порядка могут служить кельтические галаты, сохранявшие самобытность в Малой Азии на протяжении почти тысячелетия (с III в. до н. э. по V в. н. э., а может быть и позднее). Именно переселенцы очень часто оказываются хранителями традиций, существовавших на их прежней родине, тогда как на основной территории развитие очень скоро может привести к коренному изменению не только культуры, но и самого этноса (что отчасти и произошло со значительной частью кельтов, родственных малоазийским галатам). Так или иначе, отмеченные выше факты антропологической близости населения Причерноморья и европейского северо-запада могли отражать не просто общее происхождение, но реальное для данной эпохи родство столь удаленных друг от друга этнических групп.

В эпоху мезолита и неолита, а тем более в эпоху бронзы, индоевропейское население совершенно отчетливо было представлено несколькими более или менее значительно различавшимися антропологическими группами, причем разным типам соответствовала специфическая археологическая культура или скорее комплекс культур. Для последующей этнической истории Европы наибольшее значение имели культурные области шнуровой керамики и боевых топоров, ленточной керамики, мегалитических сооружений, приальпийские культуры.

В связи с индоевропейской проблемой обычно особое внимание привлекает культура шнуровой керамики, которую часто рассматривают как исходную индоевропейскую. В свете вышеизложенного ее правильнее было бы рассматривать в качестве одной из индоевропейских. Но безусловно, что связанный именно с ней антропологический тип (широколицый высокорослый долихокефал) ближе всего стоит к «классическому» кроманьонцу. В эпоху позднего неолита и бронзы культуры шнуровой керамики локализуются по большим пространствам северо-запада европейского побережья и Прибалтики, в Надпорожье и Приазовье, а также в некоторых районах Центральной Европы, где она входит в соприкосновение с культурой ленточной керамики. Во II тысячелетии до н. э. ответвление этой культуры распространяется на Верхнюю Волгу (Фатьяновская культура). Именно основной антропологический тип населения, связанного с культурами шнуровой керамики, озадачил антропологов чрезвычайно широкой географией своего распространения, тем более что к названным выше областям нужно прибавить еще Кавказ (кавкасионская группа населения) и Балканы (динарский тип в районе Албании и Черногории).

В литературе имеются разные варианты объяснений отмеченного сходства. Один из столпов немецкой националистической археологии Г. Коссина писал о «германской» экспансии с севера вплоть до Кавказа. Помимо немецких археологов эту точку зрения поддерживали шведский ученый Н. Оберг и финский A.M. Тальгрен [143] . В нашей литературе справедливо указывали на ненаучную подоснову концепции Коссины. Но проблема сама по себе существует, и сравнительно недавно вопрос этот снова был поднят, причем мнение о миграции населения с северо-запада Европы на Кавказ поддержали и некоторые отечественные ученые [144] . В отношении Кавказа это мнение оспорил В.П. Алексеев. Признавая, что «сходство кавкасионского типа с антропологическим типом населения Восточной Европы и Скандинавии… несомненно», он объяснил его неравномерностью эволюции одного и того же палеолитического предка, т. е. отодвинул общий источник вглубь. В то же время он допускает непосредственное родство кавкасионского и динарского типов [145] .

143

Ср.: Д.А. Крайнов. Древнейшая история Волго-Окского междуречья. М., 1972. С. 241.

144

См.: Г.Ф. Дебец. Антропологические исследования в Дагестане // Труды ИЭ. Т. XXXIII. М., 1956; Его же: Антропологические типы. В Кн. «Народы Кавказа». Т. 1. М., 1960.

145

В.П. Алексеев. Происхождение народов Кавказа. М., 1974. С. 133, 135–136

Вопрос о происхождении кавказского населения в данном случае следует оставить в стороне, поскольку от неолитической эпохи материала крайне мало, да и решение его окажется в зависимости от установления характера взаимосвязи Прибалтики и Северного Причерноморья. Весьма вероятно, что пока и последний вопрос не может быть решен однозначно. Появление сходных антропологических типов и археологических культур на северо-западе и юго-востоке Европы теряется в предшествующем периоде. В Причерноморье довольно сложной оказывается связь между мезолитом и неолитом. Если археологи предполагают преемственную связь между тем и другим [146] , то антропологическая картина оказывается менее ясной. В ряде случаев наблюдается определенное различие в составе населения эпохи мезолита и неолита, причем более грацильные типы характерны для мезолита, чем для позднейшего времени [147] . Правда, антропологически украинский мезолит неоднороден: наряду с широколицыми «кроманьонцами» встречаются и представители более узколицего населения, причем оба типа находят аналогию, например, в Бретани [148] . Тем не менее в эпоху неолита в Надпорожье явно усиливается удельный вес как будто более архаичного по внешнему облику населения (если рассматривать процесс грациализации как своеобразную форму прогрессивного развития, что само по себе отнюдь не бесспорно).

146

Ср.: А.Д. Столяр. Первый Васильевский мезолитический могильник // Археологический сборник. Т. 1. М., Л., 1959; его же: Об исторических корнях культуры Надпорожского неолита // Исследования по археологии СССР. Л., 1961.

147

Ср.: Т.С. Кондукторова. Указ. соч. С. 48

148

Ср.: И.И. Гохман. Указ. соч. С. 83–85; А.В. Валлуа. Указ. соч.

Кроманьонский тип неолитической эпохи на Украине связан главным образом с днепро-донецкой культурой. Д.Я. Телегин отнес эту культуру к северному поясу, в который включаются Восточная Европа, Прибалтика, Урал, Южная Сибирь, Прибайкалье. Для этого пояса было характерно: «а) вытянутый обряд погребения, б) наличие в отдельных культурах коллективных могил, в) применение охры, г) отсутствие среди погребального инвентаря сосудов» [149] . Но население днепро-донецкой культуры отличалось антропологически не только от носителей культур Урала и Сибири, где четко были выражены монголоидные элементы, но и от племен соседней культуры ямочно-гребенчатой керамики Волго-Окского бассейна и некоторых районов Прибалтики, куда проникала эта культура. В последней, в частности, также отмечаются монголоидные элементы.

149

Д.Я. Телегин. Могильники днепро-донецкой неолитической культуры и их историческое место. СА. 1966, № 1. С. 11

Основная масса обнаруженных могильников днепро-донецкой культуры локализуется в Надпорожье. Но эта же культура достигает бассейна Дона и Азовского моря, захватывает украинскую лесостепь и Белоруссию. Если учесть еще сходство антропологического облика этого населения с погребениями культуры Эртебелле в Прибалтике (в частности с черепами из датских «кухонных куч»), а также с обликом одной группы населения Оленеостровского могильника на Онежском озере, то неудивительна постановка вопроса о распространении этого населения либо с северо-запада на юго-восток, либо в противоположном направлении.

По мнению Д.Я. Телегина, источником днепро-донецкой культуры является мезолит Южной Белоруссии [150] . Разумеется, отсюда рукой подать и до Прибалтики, и, например, Т.С. Кондукторова допускает, что общие предки населения днепро-донецкой культуры и оленеостровцев были «в составе каких-то мезолитических популяций где-либо в Прибалтике или в примыкающих к ней областях» [151] . Л.С. Клейн высказал предположение о переселенческой волне из областей Западной Прибалтики в Междуречье Нижнего Днепра и Дона на рубеже III–II тыс. до н. э., с чем он связывал возникновение катакомбной культуры [152] . Но хронологически это уже более поздний этап, именно период существования собственно культуры шнуровой керамики и боевых топоров. Как раз для этого этапа имеются определенные данные о противоположном направлении миграций. Д.Я. Телегин выделил Белоруссию как область, где ранее других получают распространение боевые топоры. В среднестоговской культуре, которая связывает (или разделяет) днепро-донецкую с древнеямной (сер. IV тыс. — сер. III тыс. до н. э.), появляются и шнуровой орнамент (в конце IV тыс.), а также боевые топоры из рогов оленей. Здесь ранее, чем в других районах Европы, получает распространение коневодство и стала употребляться верховая езда [153] . В южнорусских степях Причерноморья и Каспия ищут истоки культур шнуровой керамики и многие другие, в том числе европейские ученые [154] . Как раз ко времени рубежа III–II тыс. до н. э. относятся найденные в северных Нидерландах 13 дисковых колес, сходных с соответствующими раннеямной культуры в Приднепровье [155] .

150

Его же. Днiпро-донецька культура. Київ, 1968. С. 245

151

Т.С. Кондукторова. Указ. соч. 49

152

Л.С. Клейн. Происхождение донецкой катакомбной культуры. Автореф. канд. дис., Л., 1968.

153

Д.Я. Телегин. Средньостогiвска культура епохи мiдi. Київ, 1973. С. 154–158.

154

Ср.: А.Я. Брюсов. Восточная Европа в III тысячелетии до н. э. (Этногенетический очерк). СА, 1965, № 2; А.Я. Брюсов, М.П. Зимина. Каменные сверленые боевые топоры на территории Европейской части СССР. САИ. вып. В4-4, М., 1966; Д.А. Крайнов Древнейшая история… С. 242–245; Н.Я. Мерперт. Древнеямная культурно-историческая область и вопросы формирования культур шнуровой керамики // Восточная Европа в эпоху камня и бронзы. М., 1976. Эту точку зрения отстаивают, в частности, П. Глоб, М. Гимбута. С некоторыми колебаниями ее принимает Г. Чайлд и ряд других ученых.

155

J. D. Van der Waals Prehistiric disc wheels in the Nethtrlands. Groningen, 1964

Сложность проблемы заключается в том, что фактического материала недостаточно для того, чтобы зафиксировать все возможные передвижения и их направления в разные исторические периоды. Даже наблюдения за изменениями климата не дадут еще однозначного решения вопроса. Климатический оптимум, наступивший в Прибалтике в эпоху неолита, способствовал продвижению населения все далее на север. Отливы же на юг проходили не только вследствие довольно частых здесь природных катастроф, но и вследствие роста населения, резко ускорявшегося как раз в благоприятных климатических условиях. Поэтому в данном случае достаточно ограничиться констатацией самого факта своего рода пульсирующей взаимосвязи родственных по происхождению групп населения на территории от Причерноморья и Приазовья до северо-запада Европы.