Начало трудовой деятельности

Фомичев Владимир Т.

Но была и другая сторона этого дела, которая, если и прошла незамеченной, отнюдь была не менее опасной, хотя, впрочем, только для меня. Вот как это происходило.

СЛУЧАЙ ПЕРВЫЙ

Был уже конец смены, а смена эта была единственной, так как было воскресенье, и сверхурочной. И всё вместе это называлось «день повышенной добычи». Я проверил две лавы – их готовность к работе на следующей неделе. Проверить третью машинную лаву я решил, спускаясь по ней на откаточный штрек.

Врубовая машина стояла в верхней точке лавы, тщательно укрытая прорезиненным брезентом. Это было необходимо, потому что лава была очень сырой, а вода, ручейками стекавшая по ней, была кислотной.

Руки людей, работавших в ней, были чёрными и плохо отмывались. Лава была в порядке, закреплена по паспорту. Когда я на пятой точке спускался вниз, то кое-где подшуровывал застрявший уголь. Мелкий уголь и угольная пыль назывались «штыб». А вот соединённая с водой такая смесь – «алакша». Когда я спустился к карману – нижнему уступу лавы, – эта смесь уже плотно забила весь низ лавы. Я с трудом протиснулся под перекрышу кармана. Последний тоже был забит почти доверху, и я быстро пролез в подкарман, где были выгрузные воронки, через которые я мог выбраться на откаточный штрек. Однако все воронки тоже были полностью забиты загустевшей алакшей. Я молниеносно осознал угрозу и рванулся опять вверх, в карман, чтобы выбраться в лаву, но вода подмыла очередную порцию или волну этой мерзкой алакши и та полностью закрыла выход в лаву, так что я оказался в «мешке».

Рассчитывать было не на что – пришлось возвратиться в «подкарман», где ещё оставалось небольшое пространство. Но и оно потихоньку затягивалось. Я начал просчитывать варианты и шансы, которые оставались у меня, чтобы продлить мою жизнедеятельность. Кубатура воздушной смеси для моего дыхания была очень незначительна. Я взял в руки интерферометр и проверил состояние газовой смеси. Она была угрожающей. Из-за отсутствия какой бы то ни было вентиляции стали быстро накапливаться метан и углекислый газ, дышать которыми мои лёгкие никак не смогли бы, несмотря на всё моё желание.

Так что с этой стороны моё положение было хуже некуда. Или, как это будет по-немецки, «полный капут». Были, правда, ещё кое-какие шансы: в «табельной», увидев, что мой жетон не востребован, должны уж если не поднять тревогу, то начать поиски, предупредить дежурного инженера и, если меня не обнаружат, принимать меры. А на принятие этих мер уйдёт значительно больше времени, чем то, которое у меня оставалось для дыхания. Я вполне сознавал, что в данной ситуации проявлять нервозность, а то и истерику, просто глупо.

Я располагал кое-какими познаниями, как вести себя в подобных случаях. Поудобнее устроившись, пока ещё в свободном небольшом пространстве, я всё внимание сосредоточил на дыхании. Начал дышать медленно, неглубоко, как можно дольше задерживая выдох, а вдох делать как можно короче. Всё это должно было помочь избежать мучительного удушья. Никакого страха не было. Тело стала охватывать лёгкая одеревенелость. Мозг начал вести себя, как при засыпании. В голове пронеслась незатейливая мелодия со словами «и мать родная не узнает, какой шахтёру был конец…»

Затем послышался стук проезжавших вагонеток. И опять наступила тишина. Потом что-то зашуршало. Уголь, на котором я сидел, стал сползать вниз, а вместе с ним и я, пока не съехал через воронку и не шлёпнулся на кучу угля, которая наполняла вагонетку. Вот так – иногда чистая случайность спасает кому-нибудь жизнь. На этот раз спасла мне. А получилось так. Молодой парень Волков, насыпщик, выгружал уголь из лавы посредством воронок. Уголь из своей лавы он выгрузил давно и мог бы спокойно уехать к стволу. Но так как он был очень старательный, не в пример другим, то любил, чтобы его рабочее место оставалось чистым, не заваленным углём. Вот и на этот раз, не обращая внимания на нервы машиниста электровоза, желавшего быстрее отвезти вагонетки с углём на скип, Волков тщательно вычистил штрек. Тут он снова проявил свою добросовестность. У него оставался один пустой вагон. Проезжая мимо лавы, он остановился, заглянул в воронку, обнаружил там уголь и выгрузил его, а вместе с углём – и меня. Надо думать, какое это произвело на него впечатление!

Нервы у него были в порядке, а воспитание не оставляло места для мистики, так что он быстро успокоился и посчитал, что это так и должно было быть. Я же, в свою очередь, тоже не пустился в какие-нибудь разъяснения-объяснения. И мы, встав на буфер вагонетки, покатили к стволу.

СЛУЧАЙ ВТОРОЙ

Я шёл по вентиляционному штреку, когда увидел перед собой провал. Понятно, что это был не провал в обычном понимании, а пробитый с нижнего горизонта скат. Так называется горная выработка, служащая в качестве коммуникации с вентиляционного штрека на откаточный штрек, лежащий ниже.

Я заметил, что скат пробили, – это хорошо, а вот что трап не сделали, чтобы перебираться через этот скат, – плохо. Через левую половину этого ската проходил скребковый транспортёр, который тут же стали использовать вместо трапа. Но когда я только попытался воспользоваться этим переходом, транспортёр включили и стали по нему гнать лес. Правда через скат лежала доска, по которой я тут же попытался перейти и ступил на эту доску. Очевидно, эта доска была частью моего будущего гроба. Она перевернулась под моей ногой – и я полетел в скат.

Мне нетрудно было представить, что представляет собой эта горная выработка. Это был каменный колодец метров двести глубиной, только не совсем вертикальный, а круто наклонный. По нему будешь лететь не строго вертикально, а обдирая части своего тела о габариты этого колодца – ската. В конце этого двухсотметрового пути… тут можно поставить многоточие, так как не нужно много фантазии, чтобы представить себе конечный результат. Вот всё это и могло пронестись в моём сознании.

Но оказалось, что мне было не до этого, ибо на какое-то мгновение моё сознание было выключено. Включилось оно, как только я почувствовал, что моё падение остановилось. Где я? Что я? Как я? Сразу возникли в мозгу эти вопросы. Первым ответом было: не шевелиться! В кромешной темноте я начал очень осторожно нащупывать рукой кабель светильника. Нащупал, тихонько подтянул и попытался включить его. Проверить: работает ли? Свет включился. Я начал очень осторожно осматриваться. Ситуация, в которую я попал, была, мягко выражаясь, критической.

Скат вниз был похож на очень грозную пропасть. Нигде не было видно никаких креплений, никаких стоек. Ничто не могло воспрепятствовать быстрому падению. Пролетел я немного, но выбраться самостоятельно обратно наверх без посторонней помощи не представлялось возможным. Ждать же такую помощь сверху не приходилось. Там работал транспортёр. В любой момент вместо помощи оттуда могло сорваться что-нибудь тяжёленькое, увесистое. Тут я полюбопытствовал: а что же меня в этом пустынном скате удерживало?

После проходки ската все временные крепления были выбиты, убраны. По какой-то причине остались две одинокие стойки, причём одна, нижняя, уже болталась и не улетела вниз только потому, что держалась доской, скрепленной со стойкой, которая была ещё закреплена. Край доски, торчавший вверх ската, был расколот – и вот за этот верхний клин доски, очень острый, я и зацепился. Если бы я на этот клин налетел какой-нибудь частью тела – он бы, несомненно, проткнул меня, и, может, даже не пришлось бы долго мучиться, искать пути спасения из создавшегося положения.