Начало жизни
Шрифт:
Назавтра он стал кашлять еще громче, температура у него поднялась. На доктора денег нехватало, мама надеялась вылечить домашними средствами.
Маша заглянула на улицу: из водосточных труб бежали потоки воды, из потоков получались ручьи. Маша сделала из бумаги маленький кораблик и пустила в ручей. Кораблик помчался среди бурунов и рифов, потом перевернулся на ходу, но продолжал свое буйное движение. Маша бежала за ним.
— Заходи к нам! — позвала ее Тамарка из открытой двери.
Дождь продолжал хлестать.
В квартире хозяина было много комнат. В первой, через которую они прошли, хозяин с двумя гостями закусывал за столом, заставленным вкусной едой. Маша посмотрела на гостей и подумала: не они ли недавно покупали у хозяина быков, и быки вытоптали сад? Нет, те мясники были в каракулевых шапках с красным дном, а здесь на столике в прихожей лежат две высоких фуражки с кокардами.
— Я их тогда продал по двадцати лимонов, — говорил хозяин, — а теперь каждый стоит не меньше тридцати лимончиков.
Маша про себя удивилась такой странной торговле: продал что-то не за деньги, а за фрукты. Ей было невдомек, что хозяин называл лимоном миллион, — деньги с каждым днем теряли цену.
Девочки прошли в соседнюю комнату, где в тумбочке хранились Тамаркины игрушки. Кукла с волосами была действительно хороша, ее можно было причесывать, заплетать ей косы.
Застольная беседа в соседней комнате между тем продолжалась, становилась всё громче. Хозяин часто подливал гостям из графинчика, внутри которого на дне торчал красный стеклянный петушок.
Выкрики и восклицания долетали до Машиных ушей, ей казалось, что вот сейчас гости подерутся с хозяином. Трудно было понять, чего они так спорят, чего хотят. Через открытую дверь видны были красные вспотевшие лица и заставленный стол, над которым медленно плыл папиросный дым.
— Ты харроший челаэк, Семен Трофимыч, — говорил хозяину один из гостей, затягиваясь папиросой. — Отчего бы тебе не пойти в нашу армию, а?
Он подталкивал в бок своего приятеля и оба разражались заливистым смехом.
— Староват уже… — отвечал не без робости хозяин. — Был бы моложе, пошел бы.
— Ты стар? Господь с тобою, Семен Трофимыч! Такие вот люди нам и нужны. Вот тогда мы Россию многострадальную из праха подымем. Совсем не стар!
Хозяин старался перевести разговор на другие темы, сообщал гостям разные сведения о базарных ценах, об оптовых закупках.
— Мясо я вам какое поставил? — спрашивал хозяин, подкладывая гостям по ломтю бело-розовой ветчины. — И не дорого, и упитанность хорошая.
— Это верно: хоть ты и жулик, а мясо продал добротное, — говорил гость, который был постарше, поглаживая круглую, как кегельный шар, бритую голову. — Дак ведь кому продал? Освободителям России! — он икнул, налил себе рюмку из графинчика с красным петушком и выпил, не закусывая. — А сейчас мы к тебе наведались не за мясом. Хотя, как сказать…
Второй угодливо хихикнул, но сразу притих.
— Ты, Семен Трофимыч, человек умный, знаешь, что ружья сами не стреляют, если солдат нет. Одежку, да ружьишки дал нам дядя Сам, а солдатиков, говорит, добывай сам… Офицеры у нас отличные, такую школу прошли, что любо-дорого. А солдат маловато. Плохо откликаются ваши граждане.
Офицер помолчал.
— Да-а… Дак вот: ты отвечаешь за то, чтоб из твоего дома тоже был доброволец. Прячешь народ? Разве б они сами спрятались, если б ты не помогал?
— Помилуйте, господин ротмистр… Доискивался я, спрашивал: никто не знает, куда подевались.
— А нам дела нет: чтоб был доброволец. Иначе разговор короткий: вызовут в контрразведку, вьюном завьешься. Саботажники красные!
Голоса хозяина не было слышно так долго, что Маша подумала: а не умер ли он от страха? Но он не умер, и разговор вскоре снова продолжился в том же духе. Маше стало скучно и противно, и она убежала домой.
Несколько дней спустя няня вернулась с базара, взволнованная и растерянная:
— Вчера на Змиевской деникинцы обходили дом, мобилизацию проводили. Один отказался, он на телеграфе служил, такой обходительный, а офицер его тут же из нагана. Застрелил на месте, при маленьких детях. Жены не было дома, ходила на водокачку за водой. Ужас какой!
— Бросьте, Татьяна Дмитриевна, сплетни собирать, — раздался слабый голос отца. Он лежал уже пятый день, задыхаясь от кашля.
— Да если б это сплетни были, Борис Петрович! Наша хозяйка мне сегодня тоже рассказывала: расстреляли двоих за отказ идти добровольцами. Говорит, к Семену Трофимовичу подбираются…
— Семен Трофимыч им тут нужен. За него можете не беспокоиться, — ответил Борис Петрович, натягивая одеяло под подбородок.
К вечеру его стало знобить, температура поднялась до тридцати девяти.
Досыта набегавшись за день по дождевым лужам, Маша заснула мгновенно, пригревшись под теплым одеялом.
Кто-то стал тормошить ее, расталкивать, приподымая одеяло. Она не сразу поняла, что это была няня. Вытирая слёзы, няня говорила:
— Иди, попрощайся с папочкой.
— Зачем?
— Кто знает, увидишься ли когда.
В длинной ночной рубашонке, босиком, Маша подошла к постели отца: он не лежал, а сидел, одетый и обутый. Маша дотронулась до его рук — они были очень горячими.
— Куда ты, папа? Ты же больной… — сказала Маша, ничего не понимая. Возле стола стояли двое незнакомых людей. Нет, знакомых, — Маша узнала их: они были в гостях у хозяина, когда Тамарка показывала куклу с волосами.
— Я скоро вернусь, доченька, — сказал папа и попробовал встать. Но он был очень слаб.