Начать сначала
Шрифт:
Подавив раздражение, Роберт переменил тактику. Несколько церемонно он протянул Пэту визитную карточку Маркуса Бернстайна.
— Мистер Бернстайн просил меня приехать сюда, познакомиться с вами и, по возможности, посмотреть ваши работы, узнать ваши планы.
— У меня нет никаких планов, — сказал художник. — Я никогда не строю планов. — До визитки он даже не дотронулся, как будто она таила заразу, поэтому Роберт был вынужден положить ее на угол стола, на котором что-то валялось.
— Я видел вашу картину в галерее Порткерриса, но там висит только одна ваша работа.
— Ну и что?
Роберт кашлянул. Маркус
— Я хотел бы посмотреть еще какие-то ваши работы.
Светлые глаза Пэта Фарнаби сузились.
— Как вы меня нашли? — спросил он таким голосом, будто был преступником и его зацапали.
— Ваш адрес мне дали в галерее, а сюда привезла меня Эмма Литтон. Быть может, вы знаете Эмму.
— Видел ее в городе.
Разговор не шел. Минуту-другую оба молчали. Роберт окинул взглядом убогую мастерскую. Одни лишь удручающие знаки человеческого обитания: кровать словно разворошенное птичье гнездо, грязная сковорода, в тазу мокнут грубые носки, открытая банка бобов, крышка с зазубренным обрезом торчит вверх. И при этом много холстов: уставлены в стеллаже, прислонены к стенам, к стульям. Какие там таятся сокровища? Он непременно должен все посмотреть! Ужасно вдруг разволновавшись, Роберт перевел глаза на Пэта и встретил его холодный пристальный взгляд.
— Мистер Фарнаби, времени у меня не так много… — мягко сказал Роберт.
Поставленный перед выбором, Пэт Фарнаби дрогнул. Он уже не выглядел столь уверенным. Гордость и грубость были его единственной защитой против ненадежного, падкого на всяческие ухищрения мира. Он поскреб голову, нахмурился, изобразил на лице некоторое сожаление, как бы покоряясь судьбе, и наконец шагнул, поднял один из холстов и повернул его лицом к свету.
— Ну вот это, — неуверенно сказал он, отошел и встал рядом с Робертом. Тут Роберт вынул из кармана запечатанную пачку сигарет и протянул ее юноше. В последовавшей затем тишине Пэт Фарнаби осторожно снял целлофановую обертку, вытянул сигарету, прикурил и затем, вороватыми движениями человека, который не хочет, чтобы видели, что он делает, сунул пачку в карман своих брюк.
Часом позже Роберт возвратился к машине. Эмма увидела, как он спустился по ступенькам амбара и начал прокладывать себе путь через двор. Она наклонилась, чтобы открыть ему дверцу, и, когда он сел рядом с ней, спросила:
— Как успехи?
— По-моему, все хорошо. — В голосе его звучала некоторая осторожность, но он был явно взволнован.
— Он показал вам работы?
— Почти все.
— И это заслуживает внимания?
— Мне кажется, да. Быть может, мы стоим перед необычайным открытием, но у него там все в таком хаосе, что трудно разобраться по-настоящему. Все картины без рам, никакой последовательности…
— Я была права или нет — он правда чокнутый?
— Сумасшедший, — сказал Роберт. И усмехнулся: — Но гениальный сумасшедший.
Он вырулил со двора и, что-то тихонько насвистывая сквозь зубы, повел машину по проулку к главной дороге. Доволен собой, сказала себе Эмма, хотя и возбужден, но, видимо, действовал удачно.
— Теперь вы хотите переговорить с Маркусом, — сказала Эмма.
— Я обещал ему
— Если хотите, можете высадить меня на перекрестке, я дойду пешком.
— Но зачем мне вас высаживать?
— У меня же нет телефона, а вам надо успеть доехать до отеля.
Он улыбнулся.
— Ну уж такой-то срочности нет. И кстати, если бы не вы, я, вероятно, еще до сих пор разыскивал бы Пэта Фарнаби. Самое меньшее, чем я могу вас отблагодарить, это доставить вас домой.
Они уже ехали через пустошь, высоко над морем. Ветер заметно ослабел, теперь он повернул на запад, и казалось, небо впереди вот-вот раскроется, там появились голубые просветы, с каждой минутой они становились все больше и больше, и вот уже протянулись бледные солнечные полосы. Эмма сказала: «Вечер обещает быть чудесным», — и, сказав это, поняла, что ей вовсе не хочется, чтобы Роберт поехал в отель и оставил ее одну. Он так неожиданно ворвался в серый, унылый день, наполнил его смыслом, делом, она вдруг стала нужна, и ей не хотелось, чтобы все это кончилось. Она спросила:
— Когда вы намерены возвращаться в Лондон?
— Завтра утром. В воскресенье. В понедельник утром должен быть в галерее. Отсутствовал целый уик-энд.
Значит, у него остался только этот вечер. Она представила, как он звонит Маркусу с тумбочки возле своей кровати. Затем принимает душ, быть может, выпьет чего-нибудь и пойдет ужинать. В субботние вечера в «Замке» после ужина устраиваются танцы: оркестранты в белых пиджаках, освобождается площадка для танцев. Бен считал эти увеселения невыносимо скучными и манерными, и Эмма, которая безоглядно разделяла его мнение о чем бы то ни было, привыкла относиться к местным субботним танцам так же скептически, но сейчас ей захотелось послать Бена с его скепсисом ко всем чертям. Ей захотелось посидеть за столиком, покрытым накрахмаленной скатертью, с лампочкой под розовым абажуром, послушать прошлогодние хиты, поучаствовать в привычном ритуале выбора вин.
Рядом вдруг заговорил Роберт, прервав ее мечтания.
— Когда ваш отец написал картину, где вы на ослике?
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Просто думал о ней. Она очаровательна. У вас там такой серьезный и важный вид.
— Я такой себя и ощущала: серьезной и важной. Мне было шесть лет, и это единственная картина, где присутствую я. Он меня написал только один-единственный раз. Ослика звали Моки. Он возил нас на берег на пикники, с корзинами с едой и прочим.
— Вы жили в коттедже?
— Не всегда. Только с тех пор, как Бен женился на Эстер. До этого мы останавливались либо в пансионах, либо у друзей. Иной раз располагались прямо в мастерской. Очень было весело. Но Эстер сказала, что у нее нет никакого желания вести цыганский образ жизни, купила коттеджи и перестроила их.
— Хорошее сделала дело.
— Да, она умная. Но Бен никогда коттедж своим домом не считал. Его домом была мастерская, и когда он оказывается в Порткеррисе, он проводит в коттедже как можно меньше времени. Я думаю, коттедж ассоциируется у него с Эстер, и это его угнетает. Он, наверное, всегда смутно опасается, что она вдруг войдет и скажет, что он куда-то опоздал, или наследил на ковре, или положил тюбик с краской на диванную подушку…