Над Кабулом чужие звезды
Шрифт:
«Высокие результаты на занятии по физподготовке показали рядовые В. Мезенцев и 3. Дадохов. Воины взвода, в котором они служат, считают, что в следующем году можно добиться большего. Мужество дедов и отцов зовет на славные дела сыновей и внуков…»
Вторые сутки подряд повторяется один и тот же сюжет. В четыре утра к воротам дивизии подъезжает БТР, весь в инее еще не прошедшей ночи. Мы карабкаемся с Анисько на его ледяную броню, потом трясемся в кромешной тьме по разбитой дороге в сторону аэропорта, бежим по взлетному полю, забираемся в вертолет, переползая через какие-то ящики с печеньем, патронами, тушенкой. Дрожащими от холода руками застегиваем на себе карабины
По этой причине я перемещаюсь по размокшему от дождя Баграму. Донимаю расспросами занятых своим делом людей, понимая в глубине души: и сам я, попавший сюда для того, чтобы писать военные репортажи, и они — воины-интернационалисты, или как там это будет называться через год-другой, — все мы живем уже вчерашним днем. Кому сегодня нужна фантастическая история о том, как спасали пилота сбитого самолета в Панджшере, который приземлился на крохотном скальном карнизе на высоте четыре тысячи двухсот метров над уровнем моря? Кто напечатает сейчас очерк о замечательных прапорщиках — братьях Долговых из саперного батальона, которые пишут одно на двоих письмо домой и честно делают свое дело, потому что не умеют иначе? Время — там, дома, — ушло вперед, перевернув страничку истории, в которой рассказывалось о далекой ненужной войне. А мы остались в Баграме.
Истребитель-бомбардировщик «Су-17» сбили в Верхнем Панджшере. Сбили из ПЗРК: [19] обычная история для Афганистана, где летчикам порой приходится работать, находясь ниже господствующих высот. Вот на одной такой горушке и стоял стрелок. Его ракета попала в цель, самолет загорелся. У пилота не было другого выбора, кроме как, сообщив по рации о случившемся, нажать на кнопку катапультирующей системы.
Пара «поиска и спасения», стояла, как обычно, под парами на Баграмском аэродроме. Это два вертолета «Ми-8», готовые в любую секунду подняться на помощь попавшему в беду товарищу. Необычным в этой ситуации было только одно. В составе дежурной ПДГ — парашютно-десантной группы, приданной поисковой «паре», находился прапорщик Николай Скрипкин, всего две недели назад приехавший в Афганистан. Многократный чемпион Союза по парашютному спорту, у которого в биографии — три тысячи прыжков и 14 мировых рекордов.
19
Переносной зенитно-ракетный комплекс, например — «стингер».
Через шесть минут вертолеты уже были в воздухе: это на четыре минуты быстрее, чем требует инструкция. Штурман, старший лейтенант Мыльник, получив координаты места падения летчика, проложил путь. Обычно в Панджшере летают по строго определенным маршрутам, но теперь решили идти прямиком через горы: так быстрее. И уже через несколько минут засекли «комара» — радиомаяк пилота. Пошли на сигнал.
Но за это время произошло и еще кое-что. Разведка засекла «духовский» отряд, который направлялся к месту падения летчика. Было решено выдвинуть навстречу ему разведгруппу десантного батальона, которая просто обязана была найти летчика раньше, чем это сделают «духи». Два отряда опытных бойцов, афганцев и русских, вооруженных до зубов, выносливых, отчаянных, карабкались навстречу друг к другу с разных сторон ущелья.
Парашютист-прапорщик узнает об этом позже. Пока он высунулся, насколько было можно, из грузовой двери вертолета и вглядывается в заснеженные склоны, пытается высмотреть, найти катапультировавшегося пилота.
Сбитому летчику повезло: прапорщик разглядел белый парашютный купол на заснеженном горном карнизе в узком ущелье. Где-то далеко внизу под ними дымились обломки «сушки».
В том, что происходило дальше, честно говоря, даже не знаю, чья заслуга больше — парашютиста Николая Скрипкина или пилота «Ми-8» майора Анатолия Макаревича, который вывел Скрипкина точно на цель.
Многократный чемпион Союза сумел прыгнуть с парашютом с высоты 4800 метров и точно приземлиться на крохотном карнизе на высоте 4200. Прыгал в полном боевом комплекте — в бронежилете, с гранатами, рацией, оружием. Это сложно даже для мастера такого класса, как Скрипкин. Он доложил по рации:
— Жив летчик, все в порядке, только замерз очень. Здесь мороз минус 15, есть опасность схода лавины. Забирайте!
Анатолий Макаревич сжал от досады зубы: забрать их он уже не мог. Пока шли, пока искали, пока готовили выброску — сожгли топливо, его осталось только чтобы дотянуть до Баграма.
Через несколько минут над Панджшером появилась машина сменившего его капитана Юрия Власова. То, что потребовалось от него, по всем человеческим и авиационным меркам следует отнести к области невозможного.
«Ми-8» вообще не предназначен для работы на таких высотах. Когда его проектировали, никто и не предполагал, что этой машине придется воевать так высоко. Но, по принятому в те годы в оборонной промышленности негласному правилу, в любую конструкцию, в любой летательный аппарат закладывали большой резерв прочности. Был заложен он и в «Ми-8», главного воздушного трудягу афганской войны.
Но 4200 метров над уровнем моря — это выше всяких пределов. Если в Союзе вертолетчик посадит машину на такой высоте, скорее всего, его накажут за воздушное хулиганство. Снимут с полетов. Но тут не Союз, тут — Панджшер, и это многое меняло для участников операции.
Прапорщик подтащил летчика к самому краю карниза: у того были сломаны ноги, и он не мог самостоятельно передвигаться по глубокому снегу. На это ушло не менее получаса.
Командир экипажа Юрий Власов подумал поначалу: ситуация для Афганистана, можно сказать, штатная. Он делал это и прежде десятки, если не сотни раз, эвакуируя раненых с боевых действий, доставляя людей, боеприпасы и провиант на высокогорные заставы. Карниз, на котором находились Скрипкин и сбитый летчик, правда, был совсем небольшой. Между пропастью справа и вертикальной скальной стеной слева — всего несколько метров. На карниз ему не сесть никак, можно винтом зацепить скалу, и тогда отсюда уже не выберется никто. Единственная возможность вытащить людей — зацепиться хотя бы одним колесом за краешек скалы, удержать в равновесии машину, а дальше прапорщик все сделает сам… Но на этот раз все оказалось сложнее.
Тем временем обе группы, которые искали летчика, — и «духи», и «шурави», — увидели кружившие над ущельем вертолеты. Кто первым окажется в искомой точке, теперь зависело только от крепости ног, выносливости воинов и, конечно, удачи. И те, и другие карабкались по скалам так быстро, как только могли.
Командир экипажа рассчитал все, кроме одного: вертолетный винт растормошил, поднял в воздух сухой легкий снег на горном карнизе. Сплошное белое облако окружило, окутало, ослепило «Ми-8». Не было видно ничего: ни скал, ни неба, — одно «молоко». Машина, не удержавшись в разряженном воздухе, рухнула в пропасть. На такой высоте лететь она может, но зависнуть на одном месте — нет.
Я не умею управлять вертолетом. Я не могу вам в точности объяснить, как падающий в пропасть вертолет нащупывает винтом воздушный поток и снова становится управляемым. Но именно так было в Панджшере. Мне объяснили: это требует ювелирной техники пилотирования. Одно неосторожное движение рукояткой управления — пиши пропало.
Власов снова и снова поднимал вертолет к карнизу и разгонял винтом лежавший на нем снег. Снова и снова, восемь или десять раз, он не считал, потому что было не до этого, он падал в пропасть, нащупывал воздушный поток, а потом опять поднимал машину — до тех пор, пока на карнизе почти не осталось снега.