Над пропастью во лжи
Шрифт:
Мы проговорили ровно два часа.
Он вилял, как уж на сковородке, но заметно сник, едва я достала из папки толстую кипу банковских платежек с выразительной аббревиатурой ГЦГ и годовой банковский отчет.
– Оплата за обучение в колледже производилась за счет средств банка «Уником-траст» и нефтяной компании «Уником-ойл». Вот копии заключенных договоров, фамилии окончивших курс сотрудников. Вот суммы пожертвований, поступивших на счет колледжа… Эти данные, опубликованные в прессе, произведут эффект разорвавшейся бомбы, вы не находите?
– М-да… –
Представляете, как ухватятся за эту новость газетчики? Премьер-министр страны пришел к власти при поддержке одиозной тоталитарной секты! А потом, когда всплывет факт расходования вами средств государственной нефтяной компании на обучение персонала в сомнительном колледже… Вы думаете, после этого левая Дума утвердит ваше новое назначение?
– М-нет, – согласился он.
В кабинете воцарилось тягостное молчание. Было слышно, как сипло дышат высокие напольные часы в углу кабинета. В их футляре, буде такая необходимость возникла бы, мог свободно спрятаться взвод автоматчиков…
– Знаете, как это называется? – наконец нарушил молчание премьер, по-куриному окуная голову в плечи. Он выглядел неважно – покраснел, тяжело дышал, стекла очков запотели.
– Любопытно послушать.
– Шантаж.
– Мы называем это стремлением к сотрудничеству.
– Вы хотите меня запугать? Не выйдет! По моему приказу компетентные органы немедленно примутся за расследование деятельности вашего Центра, и после такой проверки вам вряд ли удастся выйти сухими из воды.
– Возможно, – грустно протянула я. – Да, пожалуй, вы совершенно правы. Но ведь и вы кое-что теряете при таком раскладе…
– Что именно?
Вы больше никогда, никогда, никогда не станете премьер-министром! – с элегической грустью заметила я и принялась складывать бумаги. – Всего хорошего. Рада была с вами познакомиться, желаю успехов в управлении страной. Да, и еще… У вас чудесный сын!
– Спасибо, я знаю…
– Он проявляет удивительные способности в изучении сенсологии!..
Его лицо вытянулось. Такого он не ожидал. Очевидно, надеялся, что нападки прессы как-нибудь отобьет, Думу худо-бедно проскочит, но сын… Это было больное место, удар под дых. Что поделать, когда упорно строишь карьеру, на детей совсем не остается времени…
– Погодите, – внезапно севшим голосом произнес Китайцев. – Что вы хотите? Что вам нужно?
– Мы хотим дружить! Во имя всеобщего блага, во имя интересов страны…
На прощание он заискивающе выдавил из себя, пожимая влажными ладонями мою руку:
– А как же мой сын?
– Олег очень способный мальчик, – кивнула я. – Нам будет жалко лишиться такого студента. Но ничего не поделаешь… Уговор дороже денег.
На этом мы расстались.
Достигнутая в тот день договоренность сильно упрочила мое шаткое положение. Отныне на меня посматривали с уважением, как на опытного рыбака, который на голый крючок подцепил пудовую форель.
А Шаньгин вовсю продолжал свои игры с ценными бумагами. Облигации фантастически росли в стоимости, становились все дороже, сулили кучу денег – чтобы вскоре лопнуть, как красивый, радужно флуоресцирующий пузатыми боками мыльный пузырь…
День 16 августа начался как обычно. Обычный серенький августовский денек – в меру тепла, в меру влаги, в меру солнца. Средний день из множества таких же обыкновенных, ничем не примечательных дней… Его размеренное однообразное течение внезапно взорвала истерическая трель телефонного звонка.
– Говорит приемная Эдуарда Марленовича, – отозвался женский голос, уже с утра звучавший устало. – Он просит вас срочно приехать на встречу. У него будет всего три минуты.
Но и одной минуты оказалось достаточно…
Нас встретил референт Китайцева, который выглядел дурной копией своего шефа – те же тонкие очки, тот же дорогой костюм. Сам премьер при всем своем внешнем лоске выглядел неважно – осунувшийся, с красноватыми белками глаз, с серой от переутомления кожей.
– Продавайте, – бросил он на ходу, замедляя шаг. – Срочно!
– Что именно? – не поняла я. В закулисные финансовые игры меня не посвящали, и потому, о чем шла речь, я пока не понимала.
– Все, что есть!
Референт умело оттеснил меня плечом, и премьер растворился в сумраке коридора, ограждаемый от лишних вопросов вышколенной свитой секретарей, переводчиков, охраны.
Нарушив торжественный ход совещания у босса, я взбесившимся торнадо ворвалась в кабинет. Внутри меня все клокотало.
Выслушав сбивчивый доклад, Шаньгин надменно хмыкнул:
– Это все равно что резать курицу, которая несет золотые яйца! Ни в коем случае нельзя продавать! Из достоверных источников мне известно, что цена на ГКО изменится чуть ли не втрое за неделю!
– В сторону уменьшения или увеличения? – ехидно ввернула я.
Но Горелик все же принялся звонить доверенному брокеру на бирже. В тот день он поверил мне, а не своему заместителю. Он знал, что я буду грызть толченое стекло и давить зубами крыс, только чтобы вырваться из многолетнего прозябания. От Шаньгина, откормленного, довольного, пресытившегося властью и деньгами, трудно было ждать подобного героизма.
– Продавай! – бросил Горелик в трубку. – Продавай все!
И растерянно застыл за столом со сложенными горкой руками.
Отныне оставалось только ждать. Сутки прошли как в аду.
Ночь я не спала, ворочаясь на койке в общежитии, как будто мое разгоряченное тело медленно поджаривалось на вертеле. Ведь если паника окажется ложной, мои дни в Организации сочтены. Таких промахов у нас не прощают.
Рано утром я уже сидела на рабочем месте с бледным эмалевым лицом и фиолетовыми от бессонницы подглазьями. Мысленно я прощалась со всем, что мне было дорого в этой жизни, – с работой, с Центром и даже со своей жизнью.