Над пустыней Хила

Самолет взбесился.

Беспорядочно вспыхивали и гасли контрольные лампы на приборных щитках. Исступленно выла сирена пусковой установки “Скорпиона”, и ее истеричный, надрывный вой

Джон Гейли ничего не мог сделать. Он даже не понимал, что произошло. Еще минуту назад бомбардировщик “Атлант” Б-97, управляемый автопилотом, уверенно шел к полигону. Электронное счетно-решающее устройство определило момент запуска ракетного снаряда “Скорпион”. И с этого все началось. “Скорпион” не отделился от самолета — поэтому и выла сирена, предупреждая, что взрыватель снаряда поставлен на боевой взвод. Автопилот не отключался. Это было самое страшное. Джон Гейли не мог вести самолет. Мощная гидравлическая система, управляемая автопилотом, передвигала штурвал, и хотя Гейли всей тяжестью тела повис на штурвале, самолет пикировал — круче и круче.

Гейли не видел высотомера, в глазах от напряжения расходились круги — красные, оранжевые. Но он знал: если самолет опустится ниже тысячи футов, сработает взрыватель термоядерного заряда в “Скорпионе”. О том, что, пикируя, “Атлант” врежется в землю, Гейли не думал. В сознании билась одна только мысль: “Взрыв, взрыв, взрыв…” — и, задыхаясь, он тянул штурвал.

Оранжевые круги в глазах слились в сплошное фиолетовое пятно. Лихорадочные удары сердца сотрясали тело. Судорога подступала к горлу. Какой-то, еще не затопленной ужасом частицей сознания он понял, что это конец… И тогда, покрывая все звуки: и зловещий, с присвистом рев двигателей, и острый, надрывный вой сирены, и громкий, отдающийся в ушах стук сердца, электрическим током хлестнул по нервам спокойный голос:

— Не сходите с ума, Гейли. Перестаньте тянуть штурвал — это бесполезно.

Машинально Гейли поднял голову. На приборной доске, среди хаотически вспыхивающих контрольных ламп, ровно горел квадрат телеэкрана. С выпуклого зеленоватого стекла на летчика смотрел Вернер фон Гертер.

— Бросьте валять дурака, Джон. Оставьте штурвал. Ну, живо!

Повинуясь команде, Гейли разжал руки. И штурвал, словно издеваясь над ним, сам пополз назад, пополз без всяких усилий.

Ускорение стиснуло летчика, вдавило в кресло. “Атлант” выходил из пикирования.

— Вы чародей, шеф, — крикнул Гейли. Голос его дрожал.

Фон Гертер улыбнулся. Это было едва заметное движение губ; узкие, бескровные, они чуть изогнулись, вздрогнули, замерли. Но летчик видел — Гертер улыбнулся.

— Попробуйте передвинуть секторы газа, — сказал фон Гертер.

Он говорил внятно, четко, почти без акцента. И Гейли слышал его негромкий голос сквозь вой сирены и гул моторов. Может быть, слова угадывались по движению губ, может быть, ужас, охвативший сознание, обострил слух, но Гейли слышал каждое слово.

— Попробуйте передвинуть секторы газа.

Гейли послушно ухватился за красные рукоятки рычагов, попытался потянуть на себя. Секторы газа не поддавались.

— Нет, — он мотнул головой. Громко повторил, наклоняясь к экрану: — Нет!

— Без паники, капитан Гейли, — строго сказал Гертер. — Возьмите себя в руки.

Этот негромкий, лишенный выразительности, какой-то восковой голос действовал на летчика гипнотизирующе.

Фон Гертер был “Ученым № 1” — так называли его газеты. Фон Гертер, ведущий специалист Управления баллистических снарядов, строил ракеты для западного мира (он работал когда-то на Гитлера, но какое это имело значение? Ведь и тогда он был “Ученым № 1”). И Гейли с надеждой смотрел на экран.

Фон Гертер думал. Взгляд его, как всегда в такие минуты, остановился, губы плотно сжались. У него было лицо художника, музыканта: высокий, сильно выпуклый лоб с небольшим шрамом над правой бровью (в молодости Гертер был исправным буршем), тонкий хрящеватый нос с круглым вырезом ноздрей, голубые глаза, глядящие куда-то вдаль.

Фон Гертер думал. Это длилось всего лишь мгновение, но ожидание показалось летчику нестерпимо долгим.

Капитан Гейли не был трусом. Четвертый год он служил испытателем — это что-нибудь да значило. Но впервые в жизни его парализовал страх — жуткий, смертельный страх, от которого дрожали руки, бешено колотилось сердце и мысли, как капли ртути, метались, дробились и ускользали.

Под фюзеляжем “Атланта”, в нескольких футах от кабины, висела неотделившаяся ракета с водородным зарядом. Взрыватель стоял на боевом взводе — и никакие силы уже не могли предотвратить взрыв. Если из-за вышедших из повиновения приборов самолет снизится — будет взрыв. Если кончится горючее и самолет спланирует — будет взрыв. А моторы, пущенные автопилотом на полную мощность, ревели, пожирая горючее…

“Взрыв, взрыв, взрыв…” — бешено пульсировало в сознании Гейли. Взрыв, от которого возникает ослепительный, затмевающий солнце клубок огненных вихрей, а потом для него, Гейли, наступят вечный мрак и небытие. Водородный взрыв, от которого и ракета, и самолет и он, Гейли, разлетятся на молекулы, на атомы, превратятся в пустоту, в ничто.

Гейли верил во всемогущество Бомбы. Его много лет убеждали в этом газетными статьями, кинофильмами (“Смотрите, смотрите, что стало с Хиросимой!”), секретными — только для офицеров! — инструкциями. Радиусы действия Бомбы, разрушительный эффект, оптимальные высоты взрывов — десятки, сотни цифр были спрессованы в глубинах памяти. И сейчас, рванувшись с силой отпущенной пружины, эти цифры вытеснили из сознания все остальное. “Взрыв, взрыв, взрыв…” Это слово вертелось, как точильный круг, высекая мысли искрами: Почему бортинженер не пошел в полет? В шесть вечера надо быть в баре… Горючего осталось минут на сорок…” Искры гасли мгновенно. Бортинженера не пустили в рискованный полет — квалифицированный специалист стоит много дороже пилота. Свидание в баре не состоится — при всех обстоятельствах он опоздает… Он старался не смотреть на прибор, показывающий расход горючего. “Взрыв, взрыв, взрыв…” — вертелся точильный круг, искрами высекая цифры — температура, ионизация, ударная сила, температура, ионизация, ударная сила…

— Слушайте, Гейли, — голос фон Гертера ввинчивался в сознание летчика. — Слушайте, Гейли. Вы должны снять щиток автопилота. Сейчас к экрану подойдет Петерсон. Он скажет, что нужно делать.

Гейли покосился на темную панель автопилота. Представил хаотическое сплетение проводов, полупроводников, сопротивлений, конденсаторов… Это была совершенно новая, не похожая на обычные автопилоты, комплексная система автоматического управления самолетом.

— Ничего не выйдет, — хрипло выкрикнул он. — У меня нет инструментов.