Надежда патриарха
Шрифт:
Многие из них обосновались в двух высотных зданиях, напоминавших архитектурой прежние ооновские дома, давно уже разрушенные. Между ними, окруженная тщательно ухоженными дорожками, располагалась массивная мраморная Ротонда, где помещался секретариат.
– Мы не опоздали? – спросил я, пытаясь унять одышку.
– У нас еще двадцать минут. – Джеренс посмотрел на свои часы.
– Хм-м.
Я прибавил шагу, игнорируя стреляющую боль в колене. Мои послушные сопровождающие тоже задвигались быстрее. Будь я помоложе, поскакал бы так, что толпа помощников за мной бы не поспевала. Что за абсурд: даже на закрытой территории меня
Я посмотрел вверх, на административный центр Бона Уолтерса. Там, на крыше, постоянно дежурили снайперы.
Солнце скрылось за колышущейся, как в мираже, башней. Конечно, всемирное правительство с его разбухшим аппаратом не могло в нее вместиться, и в Ротонде находились офисы только глав финансового ведомства, образования, межпланетной торговли и подобных им служб.
В отличие от столиц прежних времен необходимости концентрировать все службы в одном месте не было. Поэтому многочисленные подразделения располагались на всех континентах и связывались меж собой посредством компьютерных сетей. В нью-йоркском анклаве ООН работали только шестьдесят тысяч сотрудников. Многие из них трудились в гигантских башнях посреди богатых кварталов Нью-Йорка.
Адмиралтейство, как и во все времена, находилось в Лондоне и было полунезависимым. Земельщики как-то попробовали прибрать его к рукам – только руки коротки у них для этого. Флот поднял на ноги всех политиков и устроил такую бучу, что больше ни одно правительство не предпринимало попыток подмять его под себя.
Мы приблизились ко входу в Ротонду. Внутри ждали патриархи.
Отношения между Объединенными Нациями и Церковью Воссоединения были не радужными. В период Эры Законов, что последовала за Мятежными веками, Америка и Япония постепенно утратили лидерство. Они лишились возможности управлять миром за счет своей финансовой мощи. ООН стала просто большим всемирным учреждением. И как раз в это время мировой баланс сил был навсегда изменен Последней войной, когда были опустошены Япония, Китай и большая часть Африки.
В то же время чудеса христианского объединения нашли отклик в консервативной Европе. Она сделалась наиболее влиятельным континентом на всей земле. Объединенные Нации теперь осуществляли управление именем Господа и его Церкви. Революции расценивались уже не как государственная измена, а как вероотступничество…
– Не спешите, сэр. Пусть немного подождут. Это вы – глава правительства.
– Надо же соблюдать этикет.
Все-таки они представители Господа Бога. Но по закону | я тоже таковым являюсь. Можно немного сбавить шаг.
Несмотря на общепризнанное положение в обществе, Церковь не имела каких-либо определенных обязанностей или прав, согласно Хартии ООН. Совет патриархов, куда входили члены всех ответвлений христианства, был важным достижением Объединения. Тем не менее управлял он церковью, но не Объединенными Нациями.
Какая судьба могла ждать Генсека, открыто отказавшегося подчиняться церкви? Выражение публичного недоверия, конечно. Но только однажды за всю историю патриархи решились выразить недоверие своему правительству. Да, впрочем, небезызвестный Ван Рурк ничего другого и не заслуживал.
Формальное отлучение от церкви тоже было возможно. В подобном случае человек терял бы право участвовать в обрядах какой-либо церкви, и все бы знали, что
Джеренс небрежно махнул рукой журналистам на лужайке. Я, как обычно, игнорировал направленные на меня голографокамеры и вопросы репортеров. Скоро они и так узнают, зачем я сюда прибыл.
Стиснув зубы, я взбирался по бесчисленным мраморным ступеням к помпезному входу. Для телекамер это было еще то шоу: я чувствовал себя как на ступеньках тягучего эскалатора в подземном тоннеле аэропорта, когда медленно-медленно движешься к ожидающим тебя лифтам. Но Джеренс решительно осаживал любопытных, интересовавшихся моими физическими возможностями. Я шел, держа трость в руке, а он использовал любую возможность, чтобы развеять всякие сомнения относительно моих сил.
Внутри все было отделано мрамором и панелями из красного дерева. На стенах висели портреты давно почивших в бозе общественных деятелей. Никогда я не мог понять, как политик может мечтать о такой славе.
Моя свита послушно следовала за мной, а я ковылял по коридорам к своему кабинету, и мои шаги отдавались гулким эхом в коридорах.
– Пожестче с ними, – прошептал Джеренс Бранстэд и посторонился.
Андерсон, главный церемониймейстер, распахнул двери.
Я встал как вкопанный. Во главе большого овального стола, где я собирался усесться как хозяин, расположился Фрэнсис Сэйтор, первый епископ Протестантской епископальной церкви, нынешний старейшина Совета патриархов. Он сидел, сложив ручки у себя на животе.
Справа и слева от него, поближе к главе стола, пристроились все тринадцать разряженных патриархов. Я предполагал, что здесь будет и председатель их Совета. Но его не оказалось, а значит, Совет собрался не в полном составе.
Одетый с иголочки архиепископ Синода методистов кивнул головой. Справа от него восседал епископ Римской католической церкви, облаченный в пурпурно-белую мантию. Слева расположился первый президент Церкви Иисуса Христа и Новых святых в старомодном деловом костюме. Он глядел через полированный стол на своего давнего соперника, президента Реорганизованной церкви Новых святых.
Сэйтор, толстый и бледный, тряхнув своей угольно-черной бородкой, указал мне на стул.
Вместо того чтобы сесть на ближайшее свободное сиденье, я подошел к столу и занял место прямо напротив старейшины. Если они хотели конфронтации, то они ее получат.
– Брат Николас, – медоточивым голосом начал Сэйтор, – давайте помолимся.
Я покорно склонил голову. Конфликт конфликтом, а Господь Бог превыше всего.
После молебна Сэйтор сложил перед собой руки и любезно улыбнулся:
– Благодарим тебя, Николас, за то, что ты присоединился к нам.
Религия – дело серьезное. Когда имеешь дело с Богом, мелочей нет. Но старейшина всегда меня раздражал, и его сегодняшнее поведение не было исключением. Поэтому я сказал:
– Мне это и самому приятно, Фрэнсис.
Как и ожидалось, обращение по имени Сэйтору не понравилось, но он никак этого не показал, только чуть повел бровями:
– У Совета есть некоторые соображения, которыми мы хотели бы поделиться. – Изъяснялся он весьма витиевато.
– Непременно.
– Ваша администрация – и вы сами в первую очередь – выказываете совершенно неоправданную недоброжелательность по отношению к тем, кто мог бы в самом деле защитить одну из самых любимых Господом планет.