Надо знать меру дозволенного! [СИ]

Тихо входим в школу. Шаг. Ещё один. Очень аккуратно, почти бесшумно, избегая любопытных глаз техничек. Ещё шаг, вроде пожилая и ворчливая женщина меня не заметила, а значит не будет кричать, из чего следует, что учителя, особенно завучи и Марина Леопольдовна, не заметят моего опоздания и вообще присутствия. Уже прозвенел второй звонок, а на часах в холе горело восемь сорок пять. А я что виновата, что я такая соня? Я люблю спать, спать любит меня, понимаете, у нас взаимная любовь, поэтому на первый урок я опаздываю. Редко. Ну может, часто. Но раз в неделю я обязательно являюсь вовремя! Ещё один аккуратный шаг, скрип двери позади меня.

— Иванова! — писклявый голос окликнул меня. Ох, до боли знакомый голос классного руководителя и по совместительству главного редактора

— Марина Леопольдовна, — улыбнулась я на все тридцать два зуба. Я знала, что моя улыбка действует безотказно, поэтому через секунду я ловила довольный и радостный взгляд классного руководителя. — Я честно не хотела сегодня опаздывать, но эта подушка с кроватью были особенно настойчивыми…

— Что? Варечка, что ты! Думаю Михаил Антонович простит эту небольшую задержку, — улыбнулась мне учительница, подходя ближе. Я представила разъярённое лицо учителя истории, на урок которого я опаздывала, прыснув, я выкинула ненужные мысли из головы. — Варечка, ты подготовила статью о прошедшем фестивале? — мамочки мои, я уже хотела на урок к разъярённому Михаилу Антоновичу, потому что, зная классного руководителя, из-за неподготовленной статьи она превратится в настоящую гарпию, что чревато моим расчленением.

— Э-э, Марина Леопольдовна, — впустила в ход я всё своё обаяние, которое должно было подействовать, если бы не насторожённость учителя.

— Ты мне хочешь сказать, что ничего не подготовила? Варвара, — повысила голос и посмотрела жёстким взглядом на меня педагог.

— Нет, что вы! — солгала я. Что ж, в моей «профессии» журналиста это необходимо. Я была не совсем таковым, потому что только была редактором и автором статей в школьной газете, а ещё местной ищейкой и «любопытной Варварой» всех мероприятий, но я истинно верила в моё предназначений и мой огромный вклад в будущее СМИ. — Я листок дома забыла, — опустила я глаза, и, как только их подняла, наткнулась на рассерженный взгляд учительницы, — но помню всё отлично! Так что к концу дня у вас на столе будет лежать готовая статья! Я вам гарантирую!

— Ну смотри у меня, Иванова!

Прибежав на историю, выслушав огромный, далека не самый приятный, монолог учителя, я села на место, достала листок бумаги и стала делать наброски событий вчерашнего дня.

К шестому уроку статья была готова, переписана и проредактирована, поэтому мою рукопись, которую я сочиняла на всех пяти уроках, я собиралась отнести учителю, когда я пошла к Марине Леопольдовне, её не оказалось в кабинете, но вместо неё прилагалась записка, которая гласила о том, что бы я сама распечатала последний выпуск газеты, вставив туда свою статью. К статье я приложила несколько историй личного характера, которые происходили на моих любопытных глазах. Да, те истории были конфиденциальными и не относились к событиям фестиваля, но, на мой взгляд, они больше интересуют читателей, чем описательные моменты главного действа. А что такого?

Прозвенел звонок. Нет, не будильника, а школьный звонок с урока. Причём с первого. Сегодня я опоздала как никогда, проспав почти весь первый урок.

— Привет, — улыбнулась я подруге, выходивший из кабинета иностранного языка.

— Привет. Кстати, нас уже ознакомили с новым выпуском газеты.

— Правда? Ну и как? Я старалась!

— Видно! — услышала я необыкновенно резкий голос подруги Сони. Почему-то где-то под сердцем странно ёкнуло, как от предвкушения страшных событий.

— Иванова, ты глупая! — бросила мне эти слова Нинка, которая только что выбежала из класса. Я, немного обалдевшая, продолжала стоять и хлопать глазами. Потом я, проснувшись от шока, кинулась вслед убежавшей в слезах Нине. За мной бросилась и Сонька. Я бежала по коридору вслед за ускользающим белым силуэтом, который с каждой секундой становился все мельче и мельче. Она прибавила бег? Нет, это я убавила шаг, потому что стала обращать внимания на друзей и незнакомых мне школьников, которые чуть ли пальцем на меня не показывали. В голове пульсировало сердце. Да, потому что стук сердца достигал мозга и оттуда сообщался по всем клеточкам моего тела, ноги подкашивались, на глаза наворачивались слёзы. Что происходит? Я не понимала этого сама, но суть происходящего доходила до меня с переосмысливанием всех событий. Итак, мой окончательный вердикт: во всём виновата моя статья. Там было много ненужного, личного, кстати, и про Нину там было. Я очнулась из забытья, когда стояла посередине коридора и служила мишенью насмешек и презрения. Мне было больно. В чём я виновата? В чём? Я огляделась, Соня стояла чуть поодаль. Я бросила на неё жалостливый взгляд. Но она лишь покачала головой, развернулась и стала проталкиваться сквозь толпу школьников, которая образовалась около меня. Я смотрела вслед исчезающей подруги и, вдруг, на меня нахлынула волна ненависти, отчаяния и ярости. Я сдержала подступивший слёзы, крепко сжала в руках сумку и бросилась сквозь толпу. Это оказалось не сложно, передо мной они расступились, как будто я тиф, которого нужно обходить стороной. Но тиф боятся, а меня презирали, хоть и так же ненавидели. Я бежала вниз по лестницы, пробираясь к выходу из школы. В холе школы я столкнулась с Нинкой, которая успела утереть свои слёзы. Теперь она выглядела, как разъярённый монстр, готовящейся к нападению. И, к сожалению, его жертвой по стечению обстоятельств оказалась я. Её глаза снова наполнились слезами, а руки сжались в кулаки. Но в мгновение ока кулаки разжались, а ладони оперлись мне в плечи, толкнув меня с такой силой, что я незамедлительно упала на мраморный пол. От боли и обиды захотелось кричать, я была боевая, поэтому, яростно встав, я толкнула девушку в отместку. Нина была крупной девочкой, поэтому от моего прикосновения она только пошатнулась, но на ногах устояла, в отличие от её самоконтроля. Она вцепилась мне в волосы, мои длинные кудрявые локоны, которые превратились в мощное оружие против меня. Я визжала, запустила руки в волосы девушки и со всей силы стала дёргать. Лучше бы я это не делала, потому что она с ещё большей силой и яростью стала вырывать мои. Мы кричали изо всех сил, мой голос садился, но тут прибежали учителя и завучи, которые были шокированы столь неподобающим поведением девиц в школе. В голове промелькнула мысль, точнее смутное предположение, что мне за это может быть. С огромным трудом нас разняли и попросили пройти в кабинет директора.

Стоя на коврике у директора, я видела Нину, выглядела она не наилучшим образом: взлохмаченная, красная и заплаканная. У меня были смутные предположения, что я выглядела так же. Директор сидел молча в своём кресле. Он будто испытывал нашу совесть, которая с каждой секундой краснела всё больше и больше. Я почти плакала: не приходилось мне быть в подобной ситуации, а вот Нинка стояла и дулась. Похоже, затяжка времени никак не сыграла на её совести. Мне бы так!

— Итак, юные леди, предоставляю вам слово, — начал директор свою убийственную речь. Ненавижу, когда он так говорит. Когда он меня ругал, он всегда начинал именно с этой нотки, растягивая обращение на множество раздражающих слогов, каждый из которых резал мою нервную систему на несколько частей. Кстати, я не сказала, что мой отец — директор? Нет? Так вот, теперь все прояснилось. Я никогда ничего не творила, всегда вела себя прилежно, чтобы не попадать в такую ситуацию. Что же мне делать? Варианта два: либо я останусь виноватой, либо Нинка. Первый вариант меня вообще не прельщает, ведь я знаю, что я не виновата, ну, может, только немножко, да и даже если я признаю, что я виновата, дома мне «Гитлер, капут». Есть второй вариант, но что тогда скажут в школе? Что, мол, она, то бишь я, дочка директора и именно поэтому я оказалась права? Я не хочу, что бы моего папу считали несправедливым, поэтому придётся искать грань между двумя вариантами наказания.

— Алексей Михайлович, — начала я, но Нина бросила на меня яростный взгляд и я замолчала. Собственно, почему я замолчала? Не знаю, но в воздухе повисла гробовая и душащая тишина. Сердце сжималось, видимо, отцу тоже было некомфортно. Школа вообще у нас была хорошая, драки случались редко, а между девочками… это первый случай. Я узнала выражение папиного лица: он зол, но не хочет этого показывать, а в его голове крутится куча возможных вариантов исхода данной ситуации. Нинка молчала, как рыба, а у меня упала одна слезинка, но резким рывком руки я смахнула не прошеную гостью, и снова приняла невозмутимое выражение лица. Этот жест не остался незамеченным ни от папы, ни от Нины, которая смотрела на меня яростными глазами.

— Ну? Так и собираемся играть в молчанку? — строгим, вкрадчивым голосом спросил Алексей Михайлович. Ответом ему была тишина. За окном поднялся ветер и его вой раздражал, как будто скрипка в два часа ночи. Нет, в три. — Свободны.

Мы подняли глаза на директора, глаза, полные непонимания и отчаяния. Хотелось крикнуть: «И это всё?», но здравый смысл вовремя меня остановил и заткнул мне рот. Что ж, всё, так всё. Я пошевельнулась и направилась к выходу, но Нина и с места не сошла. Она обернулась и, посмотрев на меня полными призрения глазами, дала понять, что она остаётся, а я должна уйти. Молчаливая беседа не осталась незамеченной директором.