Надоевшая
Шрифт:
В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь отрывистыми командами Белоусова по телефону, мне, и себе под нос. В считанные минуты он собрался, одевшись по погоде, а затем позвонил куда-то. Результатом его звонка явилось появление в комнате Белоусова-старшего, спустившегося со второго этажа, седого короткостриженного мужчины с серьезным взглядом, которого я несколько побаивалась, и потому молчала, даже не поприветствовав его. Он не обратил внимания. Одет он был в деловой темно-синий костюм, и странную кожаную дубленку поверх. В уголках его глаз собрались морщины,
Они переговорили, и отец обещал сыну, что на месте мы найдем все необходимое чтобы провести с комфортом и в полной безопасности пару недель. Так же, он сказал что там будет надежная охрана. Затем протянул ему визитку, на которой, очевидно, был записан адрес, и снова вернулся наверх. Что за дела держали его там было решительно неясно, но спрашивать об этом у взбешенного нашим разговором Максима было бессмысленно. Да и незачем.
После этого парень бросил мне многострадальную куртку, которую я, естественно, не поймала, и как только мы оба были готовы к выходу, молча потащил за руку на выход. От него буквально исходила злость, обида, и ревность, а я чувствовала мерзкое удовлетворение. Что, разнообразия ради, плохо не мне, а этому самодовольному идиоту.
Так же молча на улице он пихнул меня на заднее сиденье одной из машин, захлопнул и заблокировал дверь. Я осознала, что мне еще не раз придется кататься неизвестно куда против своей воли, и устало закрыла глаза, бесцеремонно ложась с ногами на дорогущую обивку салона. Кажется, мне предстоит крайне «веселый» Новый Год в обществе дорогого друга, так хоть высплюсь. Надеюсь, там, куда мы едем я наконец смогу нормально поесть, переодеться и принять душ. Должно же в этой жизни случиться хоть что-то хорошее?..
Глава 22. Праздник к нам приходит…
Проснулась я в каком-то подвале, в одной майке и трусах, лежащей на софе и укрытой одеялом. Напротив меня сидели в креслах возле небольшого стола Белоусов и… Мезенцев, и о чем-то негромко разговаривали. В помещении было темно, так что я успешно притворялась спящей, и поэтому могла спокойно слушать их, не опасаясь быть замеченной. Если бы это не был (очередной!) подвал без окон, или здесь был бы включен свет, Максим непременно заметил бы что я открывала глаза, или то, что у меня дрожат ресницы, но в полной темноте даже он не был на это способен.
Это странным образом умиротворяло: то, что я могу спокойно подслушивать, не слишком рискуя быть замеченной. В голове невольно всплыло осознание, что сегодня, вероятно, уже тридцать первое. Я долго спала, и не слишком хорошо себя чувствовала на момент погружения в сон, иначе бы проснулась, как только мы приехали. А этого не случилось. Следовательно, времени должно было пройти немало. Во мне боролись голод, желание вымыться наконец и жажда с любопытством: очень хотелось выяснить, о чем же эти двое разговаривают, когда на самом деле думают, что я не слышу.
Любопытство одержало сокрушительную победу над естественными потребностями, и я замерла, прислушиваясь, стараясь даже
— Чего у вас с ней творится, м? Ты сам не свой, разве только не бухаешь, как тогда, после нашего маленького спектакля, — это Мезенцев, язвительно и одновременно с тем участливо. Странная смесь интонаций, доложу я вам.
— Она, оказывается, злится за него до сих пор, хотя уже в курсе, к чему он был, — а это Белоусов, горько, так, что мне почти стало его жалко. Впрочем, вспомнив собственное состояние после «спектакля», я поняла, что нет, не жалко. Мне было хуже.
— Я бы тоже злился на ее месте, — флегматично и на удивление разумно ответил ему друг. — Говорил же тебе, что это идиотская идея. И к чему это привело? К тому, что на нее свалилась тройная порция отборнейшего дерьма и мы теперь как три дебила сидим, тише мышей в одной из нычек твоего папаши. Этого можно было избежать.
— Ой, ну хоть ты-то не начинай! Этого… недоноска она моментально простила. Чем, блядь, я хуже? — он с силой ударил кулаком по столику и мне пришлось сделать над собой усилие воли, чтобы не вздрогнуть от этого неприятного звука.
— Ты точно хочешь услышать честный ответ, чем? — теперь Стас говорил иронически. Мне даже стало стыдно. Выходило, что я его абсолютно не знала, потому что человек, который сидел напротив Белоусова походил на известного мне Стасика примерно так же, как уж на кобру. Вроде общего немало, но не дай Бог перепутать.
— Раз спрашиваю, значит хочу, очевидно?
— Кончай ревновать ее к Виту. Влада добрая и глупенькая, вот и пожалела. А тебя чего жалеть? Ты, мало того, что абсолютно уверен в своей правоте, так еще и ведешь себя как параноидальная истеричка. То орешь на нее и угрожаешь, то пытаешься задобрить. Я б на ее месте от тебя съебался, друг. Непредсказуемость и неадекватность — это прям твой девиз последнее время. А наивные добрые девочки таких обычно боятся и ненавидят. И я бы не сказал, что они так уж и не правы.
Тут я и вовсе несколько выпала в осадок, понимая, что вообще не знала этого человека. Совсем. Повелась на искусно скроенную маску, так удачно вставшую на образ тупого качка, который Стас отыгрывал. Правда, в одном он был не прав, и я решилась влезть в их разговор, показывая, что проснулась.
— Я его не ненавижу. И я не наивная, — тихо сказала я, и кожей ощутила на себе два взгляда: понимающе-иронический и болезненно-горький. На меня даже слишком быстро обратили внимание.
— А что тогда ты ко мне испытываешь? — в голосе парня сквозила надежда. Я снова ощутила некоторое омерзение к себе, не имеющее ничего общего с тем, что я несколько дней не была в душе.
— Ничего. Вообще ничего, Максим. Ты… убил во мне все позитивные эмоции по отношению к себе. Прости, — последнее слово я добавила, не желая, впрочем, извиняться. — Здесь можно где-нибудь вымыться? — а это уже чтобы показать, как сильно меня «волнует» его эмоциональное состояние.
Белоусов снова ударил по столу, но ничего не сказал, уставившись в одну точку. Очевидно, я лишила его желания язвить своим ответом. Мезенцев же подошел ко мне, и тихо сказал:
— Сначала лучше поешь, а то есть риск, что ты потеряешь сознание. Потом я тебя провожу до ванны.