Наемник
Шрифт:
– Зачем же ты тогда спас меня от этих несчастных, ослепленных невежеством?
– спросил вдруг старик после большой паузы.
– Шума не люблю, - лениво ответил Даброгез.
– И только? Нет, не говори так. В тебе проснулось то, что было основой, что и есть человек истинный...
– Слова.
– А ты знаешь, почему распалась ваша Империя?
– Бродяга явно решил зайти с другого бока.
– Такая же наша, как и ваша, - отозвался Даброгез.
– Вот-вот, не ваша и не наша. Да потому, что она не нужна стала никому, все устали от нее - и знать, и простолюдины,
– Старик осенил себя размашистым широким крестом.
– Так-таки и не возродиться?
– Даброгеза начинало злить упрямство старика.
– Да ты кто такой, уж и не пророк ли впрямь?!
В глазах его застыл расплавленный воздух, загудело. Даброгез пожалел, что дал глоток из фляги старику - снадобья оставалось мало, надо бы попридержать.
– Я остался жив только потому, что палача сыскать не успели, - сказал старик, - мне ли лгать на пороге смерти? И я не пророк, ты прав. Просто нет той силы, чтобы оживить труп, даже если труп этот - целая Империя.
Даброгез еле сдержался. "А я? Мои люди, мои замыслы, моя воля, мой разум - все бред?!" Он только плотнее сжал губы.
– Я видел живые трупы, - проговорил он неожиданно для самого себя, - они выглядят неплохо, а главное, они есть, старикашка! Где тебе постичь это!
Бродяга засопел, заворочался. Только теперь Даброгез заметил, что он весь, с головы до ног, в соломе - так и не отряхнулся даже!
– Я знаю, на Востоке делают страшные вещи, - ответил он, - можно лишить людей воли, не спорю, сделать их ходячими мертвецами. Но вернуть им душу трудно, и вряд ли это сделает тот, кто сам не знает толком - жив ли он, мертв ли.
Даброгез вскочил на ноги, сжал кулаки.
– Я убью тебя, мразь, - закричал он, не помня себя. И даже занес ногу, чтобы ударить.
Старик затрясся, и глаза его, наполнившись страхом, снова сделались безумными.
– За что, что ты?!
– залепетал он, защищаясь тонкими, в набрякших венах руками.
– Я же ничем тебя не обидел, да и не мог я...
Даброгез остыл так же быстро, как и взъярился. И он понял, что бродяга, конечно, имел в виду вовсе не его, что это простое совпадение. Да и откуда этому сморчку было понять его, Даброгеза, проделавшего за свою короткую жизнь такой путь, какой и не снился сотням, да что там - тысячам этих бродяг! Он сел, огляделся - глаза настолько привыкли к темноте, что казалось, он видит выражения лиц у сидящих в другом конце подвала. По углам хихикали. Но это не имело значения.
– Не бойся, - сказал он старику, - я вспылил, прости.
– Да-да, ты не такой, как они, - зачастил проповедник. Они все лишенные воли: и те, с кем ты сидел там, наверху, и эти... Не думай, что только там, далеко на востоке, можно увидеть живые трупы. Они здесь, они повсюду. Они сами не знают этого, но живому-то человеку это открыто - ясней ясного. Скажи, ты ведь сразу увидел, что Сигулии и его окружение...
– Да, - ответил Даброгез резко, - сразу, только слепой бы этого не заметил.
– Вот видишь. Так поверь мне, что есть и такие, кто несет истину, кому открыто...
Даброгез снова оборвал старика:
– А я?
– Что ты?
– переспросил тот.
– Я могу видеть? Ты же говорил, мол, я не такой...
Проповедник смолк, мелко задрожали старческие веки.
– Говори!
Тяжелый вздох, возня. Старик съежился, поник.
– Ну так что?!
– Ты между одними и другими, ты сам выберешь путь.
Даброгез обрадовался, ему показалось, что он поймал болтуна за язык. Но он не стал злорадствовать, потешаться.
– Ну коли - между, так, значит, бить будут и те и другие, ха-ха, я всегда был удачлив!
Больше они не разговаривали. Даброгез, устав от всего на свете, задремал. И не заметил, как прошла ночь.
– Эй, центурион!
– разбудил его сиплый возглас.
Даброгез встал, стряхнул налипшую солому. За спиной проворчали:
– Последним пришел, первым уходит. Не, что ни говори, братцы, а эти богатей завсегда друг дружку вытянут, а нам...
– Последовали злобные ругательства.
Стражник наотмашь двинул копьем, древком. Кому-то досталось, может, и не проявлявшему недовольство, а совсем другому - стон был сдавленный, тихий.
– Пошли.
Сигулий сидел за тем же столом, что и вчера, неторопливо насыщал чрево. Даброгезу кивнул, молча указал на скамью. Слуга забежал сзади, налил в кубок вина. Своры под ногами не было.
– Засиделись, - будто угадав мысли, сказал Сигулий, - они не люди, им надо и побегать.
На Даброгеза он не смотрел, ни о чем не спрашивал. И потому тот решил тоже не спешить, весь сосредоточился на куске кабаньего мяса, неторопливо нарезая его тонкими ломтями и отправляя в рот. Сегодня за столом кроме Сигулия и Даброгеза было лишь двое: высушенный, весь ходячие мощи, в платье, сходном с поповской сутаной, да лысый с шишкой на лбу и отшибленным кулаком - кулак был замотан черной тряпицей. Оба помалкивали.
– А ты, центурион, философ, - проговорил неожиданно Сигулий, отрываясь от тарелки.
Даброгез понял - в подвале сидел человек Сигулия, а значит, передал ему все разговоры, в том числе и с бродягой-проповедником. Но это ровным счетом ничего не меняло.
– Я в первую очередь воин, - сказал он, улыбаясь через силу.
– Угу, - промычал Сигулий, - все мы воины. Ладно, говори, может, надумал что? А то ведь можно дать еще время для размышлений, - он раздвинул губы в тихой усмешке, поперхнулся беззвучным смехом, - там у меня есть такие, что лет по десять - пятнадцать думают.
– Я могу только повторить вчерашнее.
– Вот как?!
– Сигулий перестал смеяться.
А Даброгез неожиданно для себя обнаружил - его с самого утра не посещали видения прошлого, не было их и сейчас, память молчала. Он даже выпрямился на жестком деревянном сиденье, огляделся по сторонам - как заново все увидал. Но спохватился вовремя.
– Да, так, - сказал уверенно, - решайся!
Изможденный скрючился, лицо исказилось гримасой - словно костью подавился.
– Не слушай его, он лазутчик.