Наемники смерти

Левицкий Андрей Юрьевич

– А вы что думали? – заговорил Момент. – Я предупреждал: возле Глуби плохо придется. И вообще, я сомневаюсь, что Сектор нас в Глубь пустит. Но даже если пустит – не факт, что выпустит. Вы-то здесь чужие, только я свой. Да и то, как сказать… Вот дождемся очередного Всплеска – увидите, здесь Всплески о-го-го, не то, как у Барьера.

– Ты не пугай, – прохрипел Кондрат и подергал воротник, – пуганые уже.

– Мы-то молодые, здоровые, – продолжил Момент. – А у тебя с сердечком как? У кого оно слабое, тому тю-тю при первом же Всплеске…

Кондрат глянул на него волком и подвигал квадратной челюстью, но промолчал. Гена продолжил:

– И вот что меня беспокоит, бро. Как твой папаня

там, у Глуби, выживет? Он же старик совсем. Или он с Сектором договорился? Всегда думал, что Лукавый к любому подход найдет. Но даже если выживет, чем он платить будет?

– Если он не заплатит, Дон денег отсыплет. Меньше, но отсыплет. Уж поверьте, – тихо ответил Данила. – Разберемся.

Он подпер голову рукой и уставился на голову Марины. Данила всегда был уверен: нечего женщинам в Секторе делать, как и на корабле. Не к добру это. Но Марина держалась неплохо и помогала больше, чем мешала. Темная лошадка. Нужно будет попытаться еще раз вытянуть из нее информацию, уж больно она странная и о прошлом говорит путано. Неужели не могла заранее сочинить легенду? И вообще, девчонка больше напоминает куклу с заводом, чем человека…

Почувствовав его внимание, девушка глянула через плечо и улыбнулась.

– Следи за дорогой, – Данила махнул вперед.

Потянуло сыростью – из леса пополз туман. Он стелился молочной рекой, огибал сосновые стволы, поглощал подлесок.

– Ну вот, – вздохнул Момент. – Теперь любой гадости можно ждать.

Кондрат передернул затвор. Всю дорогу он вертел головой, выискивая опасность, и не выпускал автомат из рук, а теперь встал, оперся коленом о деревянное сиденье дрезины.

Казалось, что время остановилось и дрезина пыхтит на одном месте. Гена сбавил скорость, чтоб не вляпаться в искажение. Над макушками сосен катился белесый шар солнца – стылый и чужой. Похолодало, Марина плотнее прижалась к ногам Астрахана, он поднял ее за плечи и усадил на свое место, а сам сел вниз, но так, чтобы видеть ее. И спросил:

– Как выглядит «черный ящик»?

Девушка глубоко задумалась, закусила губу и будто выпала из реальности. Астрахан тронул ее за колено – вернулась.

– В том НИИ проводилась запись эксперимента до момента образования Сектора, – беспомощно проговорила девушка и замолчала.

– Где гарантия, что «черный ящик» не повредился и запись цела? Как он выглядит?

– Я не могу этого сказать, – она отвернулась. – Но если бы не было уверенности, что он есть, мы бы не шли в Глубь.

– Если бы у кого не было уверенности?

– Не знаю. У Тараса Петровича.

– А чё! – подал голос Момент. – «Если мир есть, значит, его создал бог». Аргумент, против которого не попрешь.

Туман поредел и теперь висел полосами. Мелькали стволы деревьев и серая гладь канала, солнце давно скрылось за соснами.

– Даже до Дмитрова не дотянули, черт! – сетовал Момент. – Похоже, на месте толклись. За Дмитровой пути раскурочены – придется пехом. Веселенький вечер я вам гарантирую. Тут такое водится, тако-ое! В страшном сне не приснится. Не, присниться может, но сразу проснешься. С криком.

– А где эшелоны с зэками останавливаются? – спросил Астрахан.

– А мы стрелку проехали, помнишь? Там они вбок отваливают, западнее их база. Живут на ней… как американцы в Афганистане, слышал же? Это русские в прошлом веке по всей стране бесстрашно шастали, а американцы в Афгане на своих базах затворятся, стволами ощетинятся, чтоб никакой местный и близко не подошел… Вот и вояки наши также: база их со всех сторон огорожена забором и колючкой в три полосы, сенсоры, гнезда. Ворота раздвинули, эшелон впустили и сразу закрылись. Потом экспедиции с прибывшими зэками наружу потихоньку выпускают.

Кто возвращается, кто нет. Через пару месяцев новый эшелон пришел с новыми зэками и с припасами. Командование базы туда добытые сувениры, железы и выживших, реабилитированных зэков сгрузило, припасы с новыми урками приняло… Такой вот бизнес у генералов. Не, в натуре-то, конечно, все официально, только понятно же, кому с этого настоящий профит, государству или армейским чинам…

Марина обхватила себя за плечи и ссутулилась. Гена, скрутив самокрутку, ответил на пронзительный взгляд Данилы:

– Чес-слово, последняя, бро. Пусть меня лучше от косяка штырит, чем от Сектора. Кондрат, дунуть хочешь?

Тот не ответил – так и стоял, опершись коленом о сиденье, выставив ствол автомата. День все не заканчивался. Мелькали деревья-дачи-столбы. Марина молчала, Момент стращал историями, Кондрат бдил.

Когда начало смеркаться, Гена занервничал и, наплевав на собственное обещание, скрутил новую самокрутку. Кивнул Кондрату: давай? Тот промычал что-то нечленораздельное. Запахло травой.

Сбоку, между полосами тумана Данила разглядел трассу, шедшую параллельно железной дороге. Вскоре обозначился переезд: торчащая вверх красно-бело-ржавая палка шлагбаума и навечно погасший семафор.

– Вот она! – возопил Момент. – Есть! Мы почти в Дмитрове!

Мертвый семафор захрипел, мигнул красным. Марина вздрогнула, крякнул Кондрат, даже Данилу проняло: будто мертвец в гробу поднялся, а потом рухнул уже навсегда.

– О-о, какое это место! Обожаю! – воскликнул как ни в чем не бывало Момент, докуривая косяк. – Большой город был, современный. Сто тысяч населения. А потом – бац! Часть народу пропала, часть померла, а кто остался жив, тех вмуровало, кого – в дерево, кого – в асфальт, так они и умирали. Вояки, которые первыми туда попали, седыми возвращались. Кто уцелел, конечно. Вот так идешь-идешь, а на тротуаре – скелеты, какой в тряпье, синтетика-то не гниет, кто без одежды. А в торговых центрах – ужас, бро. Братская могила. Я один раз там был с Ромкой Чубом, напарником, так чуть не сгинул, там лозой все оплетено и искажения бродячие, которые фиг почуешь. Хлоп – и труп. Ну и бродит всякое. Чуб говорил, ночами город оживает: шастают призраки пропавших, путь назад ищут. Там он и погиб, земля ему пухом.

– И что, – проговорила Марина, – они до сих пор так все и лежат… мертвецы эти?

– Лежат-лежат, сестренка, – радостно закивал Момент, которого несколько вштырил очередной косяк. – А чё б им, я тебя хочу спросить, и не лежать? Кто в машинах остался, те особо прекрасны, их никто не обглодал. Самое интересное, живность вся тоже передохла, а деревьям хоть бы хны.

Мимо проплывали пригородные дома, столбы с провисшими проводами, побуревшие спутниковые антенны. Буйная зелень заслоняла трассу, которая теперь была справа. Миновали бетонный забор, изрисованный потускневшими граффити. Одна из плит упала, открыв взору автостоянку и разноцветные легковушки со спущенными шинами, вагончик охранника и собачью будку, рядом с которой укоренился бурьян.

– Заночуем за городом, – нарушил тишину Момент. – Я одно место знаю отпадное, раза три там останавливался. В городе и стремно, и опасно. О, смотрите, – Момент указал на длинное здание, оплетенное лозой: – Автовокзал. Ща желдор вокзал будет. Только бы колея была свободна.

На праздничном бело-розовом здании вокзала еще читалось «Дмитров». Несмотря на то что краски поблекли, металлочерепица потускнела, водосточные трубы отвалились, а на стене сгнил кондиционер, выглядело оно на удивление целым. Над металлопластиковыми дверями красным по белому: «Вход в вокзал». На асфальте лежал скелет: руки вытянуты к рельсам, ноги – к зданию.