Нахальное минирование
Шрифт:
По ощущениям всего минут 15 а то и 10 прошло – и все, завелись-тронулись.
С громадным облегчением. Только с километр проехали – а Рахметов встал почему-то. Придерживая больной бок рукой, Махров высунулся из люка.
Богатыревский танк привлек общее внимание, народ там собрался. Старшина решил, что без него как без рук – и плюнуть некуда, с неохотой подошел. Пока шел, уже прикинул, что скорее всего осталось в группе теперь полтора танка, свою таратайку он за полноценный танк не держал, хоть и понавесил всеми правдами и неправдами аж четыре пулемета.
Танк Харуна был самым старым в роте и самым изношенным. Дышал на ладан
— Коробка передач, тащ лейтенант? — подойдя сзади, вежливым громовым шепотом поинтересовался старшина у мрачного Богатырева.
Тот шарахнулся от рева в ухо, словно вспугнутый конь. Да и остальные поморщились и отодвинулись непроизвольно. Махров уменьшил громкость до приемлемых уровней. Ну, как ему казалось.
Полезли смотреть. Коробка переключения скоростей у этого танка перебиралась уже дважды, потому старшина грешил больше всего на нее. А оказалось – подшипники поплавились. Это отремонтировать и в батальоне было невозможно, так что тащить померший танк на буксире бесполезно. Еще и хуже выйдет – бензина в обрез, а для танков нужен не абы какой – а "грозненский", авиационный, с ним – проблемы, мало его.
— Стоп машина, как говорил известный поэт Пушкин – словно с трибуны трубя, сделал диагноз Махров. Богатырев поморщился, как от кислого – и потому, что все-таки танка было жаль, совсем безлошадному куда гаже и потому, что поймал себя на действительно глупой мысли – как бы громкоговорительного старшину немцы не услыхали!
Конечно, Димка сам полазил, посмотрел с умным видом. Только с самого начала понимая, что это только для поддержания своего авторитета. Раз Махров сказал-то точно танку каюк. Старшина всегда выискивал даже самую малую возможность отремонтировать боевое железо, но не все можно починить. К сожалению. Тут к печальному командиру взвода обратилась санинструктор, ухитрившись сделать свой тон и жалобным и просящим и требовательным. И еще глазищами посмотрела эдак, что Димку в жар бросило.
Капитан очень плох, в себя не приходит, но все-таки жив и если его быстро доставить на операционный стол – вполне может выжить. А кроме него ранен и контужен не только пожилой обозник, а и старшина Махров тоже – явный перелом двух-трех ребер, если не хуже. И сейчас уже ночь, санинструктор напомнила, что немцев не пустили.
Был большой соблазн рвануть прям с места в карьер.
Но удержался.
Димка окинул взглядом свое воинство. Пешедралить далеко, значит придется опять инструкцию нарушать и везти людей десантом. Десять человек на ногах. Экипаж сломавшегося танка, пятеро пехотинцев, да санинструктор с опешевшим водителем кобылы. Прикинул – может стоит отослать танкистов с помершего Т-26 – заряжающего с мехводом. Спросил Богатырева. Тот молча хмыкнул, а экипаж в один голос попросил – не разбивать. Сработались уже.
— Хочешь БТ отправить в тыл, а нам подождать на случай если полезут? — спросил догадливый Харун.
— Ага. Не одобряешь?
— От руки струсившего счастье отскочит. А пока ждем – ребята поснимают что можно – усмехнулся обычно мрачноватый Богатырев.
Приказал ефрейтору троих на БТ усадить. Тот попытался спорить! С лейтенантом, дескать привыкли друг к другу! Но тут загорланил Махров, который как-то очень быстро все понял, наверное – ребра слишком разболелись.
— Тут два таксо! На одно все не влезут, так что не бутетенься, а то опять пешком пыль глотать будешь! Давай троих сюда, с шиком отвезем! Пока начальство не видит! Давай ногоходы, поспешай! Чего смотришь удручающе? Ты так быстро никогда в жизни не ездил! Давай быстро, не тяни время, капитан и так уже заждался! И ремнями себя присмыкните к чему железному, знаю я вас, удодов пешеходных, заснете и свалитесь – поминай как звали!
Тут один из пехотинцев взвизгнул и пустил матерную руладу, тряся в воздухе рукой.
— Смотреть надо, за что хватаешься! Об систему отвода отработанных газов обжечься – раз плюнуть! Горячая она! Все, сели? — орал шепотом Махров.
Круглоголовый ефрейтор остался сам и с ним – быстроглазый низкорослый пулеметчик.
БТ заурчал мотором и сразу исчез в темноте.
Погрустневший лейтенант Еськов тут же приказал быстро снимать с вставшего на вечный прикол танка все нужное, сливать бензин и так далее. Увы, подобное было уже привычным, техника, предельно изношенная еще до войны, ломалась на каждом шагу. Чинить было нечем, детали в войска не поступали давно, а заводы, перейдя на новые типы танков, к старичью, естественно, ничего не выпускали – на новые машины и то мощностей не хватало. У самого Еськова танк был почти такой же древней клячей, чего уж. Двигатель коптил и жрал масло так, что ясно было сразу – капремонт еще в прошлом году надо было делать.
Но какой сейчас капремонт!
Видел Димка в музее картину, как древние люди разделывают тушу волосатого слона. Что-то похожее произошло и на лесной дороге. Сняли с помершего танка все, что можно, торопясь и стараясь ничего полезного не оставить, потом запалили на днище промасленные тряпки и с мерзким настроением тронулись дальше. Все-таки без потерь не вышло. Немножко утешило то, что сзади, в покинутом месте, словно небо обвалилось – немцы по своему обычаю перепахали тяжелыми снарядами тот квадрат, где засекли сопротивление. И не пошли фрицы дальше, хотя должны были бы.
Поздно спохватились, что харчи увез сгоряча старшина, а жрать хотелось – как из пушки! Нашли в обеих танках немного сухарей и сахара – поделили честно, сидели хрустели воробьиной дозой.
Добросовестно дождался Еськов полного наступления ночи и только когда стало точно ясно, что дальше гитлеровцы не попрут, дал добро на отход. Пешие забрались на неудобную, покатую корму Т-26. Последним влез Богатырев с мешком, куда сам положил прицел от орудия и замок. На место заряжающего лейтенант садиться отказался, дескать, весь день сидел, хватит, а то одно седалище останется.
— Ну, поехали – сказал Еськов Лиховиду. И они действительно поехали. Те, кто столпились на броне танка, таращились в темноту и в них боролись всего два оставшихся чувства – страх и усталость. Страх, что уснут и свалятся спящими с брони танка, прямо под лязгающие гусеницы. А усталость навалилась сразу, как только поняли, что на сегодня – все. Пока – отвоевались.
Изношенный мотор тянул с подвываниями, словно жаловался, что устал тоже невыносимо. Головы у десанта мотались, в глаза словно насыпали песка. Даже чувство отчаянного голода давно притупилось и ушло куда-то, осталась одна усталость.