Наивный наблюдатель
Шрифт:
Однако его, если честно признаться, никогда особо не интересовали подробности жизни по-настоящему богатых людей. Наверное, они могут позволить себе что-то такое, что беднякам и не снилось. Свобода! Вот, чего у жителей Усадьбы должно быть вволю. Вот, собственно, ради чего стоило потратить столько усилий, превозмогать лишения, сносить оскорбления и презрение правильных пацанов. Зимин, может быть, впервые в жизни обрадовался тому, что всегда был изгоем, чужим и в Институте, и в своем родном восьмом квартале.
Настоящая жизнь, оказывается, еще только начинается. Страшно было стать свободным человеком. Ни с того ни с сего. По собственному хотению, по велению людей из Усадьбы. Спасибо им за это!
Наблюдение 3
Прекрасные
Нет места, которое бы я назвал своим.
Джон Леннон
Зимин старался сидеть неподвижно. Ему необходимо было сосредоточиться, но получалось у него плохо: глаза удалось сфокусировать на гвоздике, вбитом недавно для хозяйственных нужд, а вот придушить предательскую улыбку сил не хватало. Он был по-настоящему счастлив. Его признали годным для работы в Усадьбе. Он преодолел еще одно препятствие на пути осуществления своей самой заветной мечты.
Для обитателя Трущоб было огромным достижением трудоустроиться в Усадьбе. Понятно, что это было только самым первым шагом к настоящему успеху, но Зимин был готов к испытаниям, работы не боялся, отлынивать не собирался. Слишком многое было поставлено на карту, он прекрасно понимал, что предстоящие труды и надежды может перечеркнуть какой-нибудь глупый пустяк. Так что рисковать он не собирался и готов был бороться за место под солнцем. И если для того, чтобы остаться в Усадьбе, ему придется стать передовиком производства, он им станет. Работать собирался на совесть. И терпеливо ждать счастливого шанса. Зимин верил, что однажды судьба сведет его с настоящим писателем. Вот тут главное было не растеряться, смело вступить в разговор, рассказать о планах, предъявить черновики, заинтересовать, показаться интересным. И тогда обязательно все изменится. В свой талант он верил. Да и везучим был с детства. Сомнений в том, что он сумеет наилучшим образом воспользоваться благоприятным случаем, у него не было. Осталось лишь немного подождать и действовать по обстоятельствам.
Зимин не забыл о Марго. Она была хорошей девочкой. Конечно, он возьмет ее с собой. Глупо было думать о том, что жизнь в Усадьбе может сопровождаться невзгодами или неприятностями, но близкий человек, особенно, в первое время, не помешает. Зимину на миг показалось, что он никогда не расстанется с Марго, что она и есть та единственная, о существовании которой в прошлом веке любили говорить романтики и поэты. Впрочем, Зимин прекрасно понимал, что когда речь идет о столь тонком обстоятельстве, как личные отношения, загадывать, хотя бы на пять лет, не стоит. Мало ли что произойдет за это время. К тому же было бы неплохо спросить у самой Марго, захочет ли она до конца дней своих делить свою судьбу с Зиминым? Он помнил, что она мечтала попасть в Усадьбу. Говорила, что остается с ним именно потому, что рано или поздно ему удастся попасть в мир избранных. Марго хотелось в этот момент быть рядом. Свершилось. Пришло время рассказать ей об исполнении мечты.
— Послушай, Марго, сегодня мы с тобой переезжаем. Собери вещи.
— Надолго?
— Если повезет, то навсегда.
— Куда, если не секрет?
— В Усадьбу.
Наверное, если бы он сообщил, что выиграл в лотерею четырнадцать миллионов, ее восторг не был бы таким сильным. На какое-то время Марго потеряла способность адекватно воспринимать реальность. Потом, конечно, она ожила, щеки ее приятно порозовели.
— Да! Ты сделал это! Я верила в тебя! О, как я в тебя верила. И все-таки ты победил.
Зимин не смог сдержаться и пошутил:
— О чем это ты?
Марго не заметила иронию.
— Я так тебя поняла, что ты получил работу в Усадьбе?
— Верно.
— И мы отправляемся на ПМЖ в Усадьбу?
— Да, если ты, конечно, согласишься разделить со мной все тяготы путешествия.
— Я разделяю, я так разделяю, что если бы ты не взял меня с собой, я бы тебя обязательно убила на пропускном пункте. Ты бы протянул дозорному документы, а я бы тебя кирпичом по голове. Размозжила бы твою умную голову. Не промахнулась бы! Но какой же ты молодец! Умница! Дай, я тебя поцелую!
— Я рад, что ты поедешь со мной.
— Документы у тебя уже на руках?
— Нет. Они у Небова. Он нас будет сопровождать.
— Не верю своему счастью!
— Все будет хорошо, — сказал Зимин, сам он в этом не сомневался.
Они ждали Небова очень долго, часа три или четыре. Марго переживала и нервничала, было видно, что она готова в любой момент закатить истерику. И вот, наконец, Небов прибыл. Теперь Зимин смотрел на него по-другому, пытался обнаружить в его поведении повадки будущих соседей. И кое-что ему не понравилось, Небов старался выглядеть равнодушным и отстраненным. Однако Зимин заметил непроизвольно промелькнувшую у него гримасу отвращения, так смотрят на людей второго сорта. Небов не сумел скрыть свое отношение к их квартире, и, скорее всего, не видел в своей реакции ничего зазорного.
— Давно не бывали в домах нормальных людей? — спросил Зимин.
— Пожалуй, да. Отвык. К вашим трущобным жилищам нужно привыкнуть. Но я видел квартиры несравнимо хуже. У вас еще относительно хорошая планировка. Есть вещи, о которых быстро забываешь, потому что не хочешь о них вспомнить. Так устроены люди, они быстро привыкают к хорошему. Это даже не психофизика, психология.
— Мы живем плохо?
— Я бы сказал так: некомфортно. Впрочем, меня это не касается. Должен предупредить, что и вы, Зимин, не долго будете вспоминать о житье-бытье в Трущобах. Оглянуться не успеете, как у вас появятся новые заботы.
Зимин не любил, когда посторонние люди пытаются предсказать его поведение. Он давно привык считать себя человеком в высшей степени оригинальным и потому скептически относился к любым предположениям на свой счет. Предсказатели всегда ошибались, ошибаются и, если не случится чего-нибудь страшного, будут ошибаться и впредь. Но не потому, что его поступки были как-то по-особенному сложны для понимания посторонних, вовсе нет. Напротив, с точки зрения самого Зимина, они были просты и очевидны, однако логика принятия решений, которой он пользовался, самым разительным образом отличалась от общепринятой. Довольно часто Зимину хотелось каким-нибудь изощренным способом внедрить в общественное сознание привычные для него логические конструкции, но все как-то руки не доходили, он просто не знал, как это можно сделать. Обществу это помогло бы выздороветь, хуже бы точно не стало. В том смысле, что если бы в практической жизни люди чаще пользовались формальной логикой, они бы не совершали многие гадкие поступки.
Правда, какой-то человек, Зимин забыл, как его звали, однажды сказал: «Послушай, неужели ты согласился бы жить в мире, где все без исключения люди будут похожи на тебя»? Зимин кивнул, он не увидел в этом предложении ничего оскорбительного. Уже потом, поразмыслив, он понял, в чем тут загвоздка. Люди по природе своей все разные. Зимин не просто в это верил, он это знал. Вот и пусть остаются разными. Однако, мечта о том, что люди научатся думать, прежде чем что-то делать, казалась ему несбыточной, но привлекательной. Когда-нибудь так и будет. Вот только когда?