Наизнанку
Шрифт:
— Нет, девушка моя поранилась об терку, — ну какая, бл*дь, терка, Озеров?! Терка и Карина вообще вещи несовместимые.
— Ой, по себе знаю, что ранки от терки плохо заживают. А что ж она теркой-то ночью пользовалась?
— Она ей не пользовалась, ночью шла и наступила.
— Наступила на терку? Да, Марк Михайлович, с фантазией у вас туговато, — констатирует Марина, сложив руки на груди.
— Может ты и права, но на это у меня фантазии хватит, — достаю из кармана купленный пластырь на катушке, отрываю кусок и неожиданно даже для самого себя леплю его на Маринин рот. — Знаешь,
— Знаете что, я сейчас возьму у вас пластырь и налеплю на ваш лобок, сделаем его гладким.
— Может у меня там гладко, ты не задумывалась? — не могу сдержать улыбку на лице.
— В голове у вас гладко. С ума сойти, вы реально налепили мне на рот пластырь, — вскидывает руку и прикладывает к виску. — Знаете, теперь я просто обязана плюнуть вам в кофе, — я был уверен — шутит, но нет, даже среагировать толком не успел, как она смачно харкнула в мой остывающий на столе кофе.
— Ну и зачем?! Я ж его вылью, дура. И новый себе сделаю.
— А затем, что это был последний кофе в ординаторской. И судя по пустой банке, лежащей в мусорной корзине, вы его и допили. А автоматы на третьем этаже закрыты. Приятного аппетита, Марк Михайлович, — разворачивается и идет в уборную. А я в который раз понимаю, что опять за ней осталось последнее слово. Казалось бы, я ей пластырь на рот налепил, а она все равно уделала меня, плюнув в кофе. Бред какой-то. Теперь и без кофе полдня ходить. Что-то определенно пошло не так с появлением этой девицы.
— В чем заключается моя работа по субботам? — даже не заметил, как она вернулась.
— Принимать вновь поступивших нашего профиля, и смотреть тех, кого оставили под наблюдение. Новенького я принял, остальных разделим наполовину. Все как обычно: жалобы, пульс, давление, если все хреново сразу звонишь мне, если все нормально обсуждаем здесь и заполняешь дневники. Наша с тобой цель уйти не позже пяти, дальше наступает время дежурного. Все, приступай или есть вопросы?
— Будут, но позже.
— Тогда иди.
Если бы все субботы были такими как эта, то каждый из нас спешил бы на работу. К двум всего двое поступивших и ни единой жалобы. Лепота!
— Марк Михайлович, можно?
— Да, конечно, Леночка.
— Я вам тортик принесла, у нас девочки сами приготовили.
— Спасибо дорогая, может у тебя еще найдется чуточку кофе, а то вот у нас закончился.
— Ой, я бы с радостью, но у нас только чай, — хлопая своими длиннющими ресницами, произносит с досадой Лена. Хороша девка, реальна хороша.
— Марк Михайлович,
— Я сейчас немного занят, Марина.
— Я в одиннадцатой палате, вы мне нужны, — наконец-то, так и хотелось воскликнуть вслух, но маленькая зубрила уже вышла из ординаторской.
— Прости, Леночка, спасибо за тортик, надеюсь очень вкусный, но как видишь работа зовет.
— Я буду рада, если вы лично скажете понравился ли вам торт. Можете к нам, кстати, зайти. А я пока поищу кофе специально для вас.
— Спасибо, хорошая моя.
— Тогда до встречи.
Встаю и иду вместе с Леной на выход. Только приоткрываю дверь в палату и понимаю, что ту полный пи*дец. Марина стоит в грязном халате, судя по всему, в кровавой рвоте и пытается приподнять больного.
— Марина, отойди, — видимо сейчас ее мозг несколько отключен, потому что она совершенно не слышит меня и пытается отвязать больного. Отодвигаю ее в сторону и чуть толкаю в бок. — Позови санитара, давай быстрее.
Надо отдать ей должное, тут она сориентировалась быстро. Только я успел отвязать больного, как она уже прибежала вместе с санитаром и каталкой. Перекладываем больного и тут же везем в реанимацию.
— Марина, иди переоденься.
***
Захожу в ординаторскую, а эта дурочка так и сидит в грязном халате.
— Я же сказал переодеться, ты чего?
— Ничего. Он умер?
— Жив. Снимай халат, не тащи его домой, давай отдадим санитарке, здесь постирают. Давай, давай, снимай, чего ты тормозишь? — Марина встаёт со стула и снимает с себя многострадальный халат.
— Это рвота кофейной гущи, да?
— Вот зачем ты сейчас это сказала?! Только аппетит мне испортила, а я только торт хотел поесть.
— Ну простите. Так это то, что я сказала?
— То. Что ты вообще делала в этой палате? Ее смотрит терапевт из другой ординаторской.
— Ну снова простите. Я должна была пройти мимо, когда из палаты буквально мычали, вместо слов о помощи?
— Не должна, дай сюда этот халат, — вырываю из ее рук и кладу в пакет. — Я сам его отнесу, иначе не постирают.
— Почему он был привязан? — оказывается, как легко открывался ларчик, вот уже и голос поменялся, еще чуть-чуть и слезные железы в ход пустит.
— Потому что он полный энцефалопат, Марина. Развяжи его, и он разобьёт себе голову, а то и похлеще, а виноват будет лечащий врач. Будешь им ты или кто другой, ты просто не сможешь находиться с ним двадцать четыре часа в сутки. У него нет родственников, это пропащий алкаш, который со дня на день помрет, вопрос только где, здесь или в реанимации. В любом случае, исход будет один и не надо строить иллюзий на этот счет.
— Почему вы так говорите?
— Потому что это правда. У него печени нет, понимаешь? Нет. Сколько он еще промается одному Богу известно. Помрет ли он от желудочного кровотечения или еще от чего — тоже неважно. Просто прими факт, что он умирает. Не надо его жалеть, будешь так о каждом думать, долго здесь не протянешь и вообще не протянешь. Отключай жалелку, пока не поздно. Это палата смертников, если ты не заметила.