Наль и Дамаянти

Жуковский Василий Андреевич

С этим лицом, чтоб быть и себе и другим незнакомым!» —

Он воскликнул и в лес побежал; и вдруг там увидел

Пламя – не пламя в лесу, а в пламени лес, – и оттуда

Жалобный голос к нему вопиял: «Придешь ли, придешь ли

С мукой твоею к муке моей, о Наль благодатный?

Будь мой спаситель, и будешь мною спасен». Изумленный,

Наль вопросил: «Откуда твой голос? Чего ты желаешь?

Где ты и кто ты?» – «Я здесь, в огне, благородный, могучий

Наль.

Ты будешь ли столько бесстрашен, чтоб твердой ногою

В пламя вступить и дойти до меня?» – «Ничего не страшусь я,

Кроме себя самого, с той минуты, когда я неверен

Стал моей Дамаянти». С сими словами он прямо

B пламя пошел; оно подымалось, лилось из глубоких

Трещин земли, вырастая в виде ветвистых деревьев,

Густо сплетенных огнистыми сучьями, черно-багровый

Дым венчал их вершины. В сем огненном лесе

Наль очутился один – со всех сторон устремлялись

Жаркие ветви навстречу ему, и всюду, где шел он,

Частой травой из земли пробивалося острое пламя.

Вдруг он увидел в самом пылу, на огромном горячем

Камне змею: склубяся, дымяся, разинутой пастью

Знойно дышала она под своей чешуей раскаленной.

Голову, светлой короной венчанную, тяжко поднявши,

Так простонало чудовище: «Я Керкота, змеиный

Царь; мне подвластны все змеи земные; смиренный пустынник

Старец Нерада проклял меня и обрек на такую

Муку за то, что его я хотел обмануть. Ты, рассказ мой

Слушая, стой здесь покойно; стой покойно под страшным

Пламенем, жарко объявшим тебя, чтоб оно затушило

Бурю души, чтоб душой овладевший Кали был наказан,

Чтоб, наконец, ты, очищенный, снова нашел, что утратил».

3

"Слушай же повесть мою, – продолжал, задыхаясь от жару,

Царь змеиный; и Наль, терпеливо снося нестерпимый

Пламень, внимательно слушал. – Нерада, смиренный пустынник,

Чудный сад насадил вкруг кельи своей; и в саду том

Были все земные деревья и травы, и было

Много там светлых ручьев и сеней прохладно-тенистых.

В этот сад пригласил он всех незловредных животных,

Всех ходящих, летающих, скачущих, плавать иль ползать

Созданных; всех же зловредных, терзающих зубом, когтями

Рвущих иль жалом пронзающих проклял и вход запретил им

В сад свой. Из змей, мне подвластных, в него проникать он дозволил

Только одним, не имеющим жала, безвредно по травке

Вьющимся, росу сбирая с цветов, иль из ягод сосущим

Сок благовонный. Из этих красивых, незлобно-веселых

Змеек

одна, любопытно-отважная, резвая змейка,

Раз без всякого умысла злого в саду по деревьям

Ползала, ярко блестя чешуею на солнце; вдруг видит

Домик воздушный, сплетенный из тонких былинок и моха;

Он на ветке висел и качался, как люлька; то было

Гнездышко маленькой птички; самой же крылатой хозяйки

Не было в нем; она улетела за пищей; яички,

Легким прикрытые пухом, лежали в гнезде. Перегнувши

Тонкую шейку свою через ветку, в гнездо опустила

Головку змейка – и видит яйцо там лазурного цвета;

Каплей росы оно показалось, и змейке напиться

Вдруг захотелось: лизнула яйцо; яйцо раскололось.

В эту минуту птичка в гнездо прилетела; увидя,

Что там наделала змейка, бросилась с жалобным криком

Дрямо к Нераде она. Нерада во гневе ужасен.

Тут же погибла бы змейка, когда б не успела проворно

Из саду скрыться. Она спаслася ко мне. Но блаженный

Старец потребовал строго, чтоб я преступницу выдал.

Я не посмел отказать; я спросил: «Чего ты желаешь?

Как повелишь ее мне казнить? Я царь; самому мне

Должно виновных наказывать подданных». – «Видеть хочу я

Завтра ж ее на заборе сада висящую, – строго

Мне отвечал Нерада, – потом, по прошествии трех дней,

Сам я ее перед всеми сожгу, чтоб вперед опасался

Кто бы то ни было сад мой тревожить зломышленным делом».

Был мне прискорбен такой приговор; как родную любил я

Эту милую змейку; поспешней других и вернее

Вести она приносила ко мне. Предо мной извиваясь

В страхе, с молитвой она ко мне подымала головку.

Я ей сказал: «Проворней вылезь из кожи». Не нужно

Было того повторять; в минуту в новой одежде

Змейка явилась моя, на земле предо мною оставив

Старую. Тотчас, двух сильных удавов призвав, я велел им

Кожу пустую с приличным обрядом повесить на тыне

Сада. Когда через три дня он снимет ее, то, конечно,

Станет думать, что солнце ее иссушило, – так мыслил

Я, уповая, что мой мне удастся обман. И доволен

Был Нерада моим послушаньем, увидя на тыне

Кожу висящую; ветер ее колыхал. «Как живая, —

Молвил Нерада, – она гибка и вертлява; но краски

Кожи потускли: бледная смерть ее обхватила».

Тем бы и кончилось все, когда б, на беду, не пропела

Птичка. Она недовольна была законною казнью:

Собственным мщеньем себя ей хотелось потешить; к висящей