Нам не узнать друг друга сразу
Шрифт:
– У нас бы сказали, что это была судьба. – Оля многозначительно хмыкнула.
– А у нас, что это – программа сознания, – умилился я их земному фатализму. – Поверь, ваша земная «судьба» в ваших же руках, когда-нибудь вы это осознаете.
Оля задумчиво кивнула:
– Пожалуй, это я уже знаю не понаслышке…
Естественный внешний облик начал возвращаться к дейране примерно за неделю до прилета на Неймар. Случилось это немного раньше, чем мы ожидали. Видимо, сказалась беременность – все системы организма перестраивались, готовясь действовать максимально эффективно, заодно избавляясь от всего чуждого, рассасывая и лизируя лишнее. Липидные транспланты рассасывались в течение четырех дней, позволяя телу постепенно обрести истинный вид. Было это, по ощущениям Оли, большим облегчением. Весь период трансформированного облика собственное тело ощущалось несколько напряженно, сохраняя какую-то степень болезненности, к которой привыкаешь. А когда она, пусть и постепенно, но уходит, сразу осознаешь необычайную легкость и комфорт естественности. Все это испытала дейрана, а отголоски переживаемого коснулись и меня.
На исходе четвертого дня Оля, нарушив ставшую уже приятной традицию возвращаться после завершения рабочей смены в апартаменты вдвоем, куда-то неожиданно исчезла. Решив, что будет излишне деспотично выяснять у системы ее местонахождение, в одиночестве отправился к нам. Оля ощущалась вполне довольной и спокойной. Пока готовил ужин, решив на этот раз сделать неймарский вариант, услышал звуковой сигнал открывания двери и понял, что дейрана благополучно объявилась. Но вот чего я не ожидал, так это сюрприза с ее стороны. Оленька как-то умудрилась изменить прическу – вернула себе естественный цвет и сделала короткую стрижку. Последняя очень шла ей, подчеркивая серые глаза любимой и делая ее внешне совсем юной.
– Ну как? – со счастливой улыбкой покружилась она в дверном проеме.
– Что тебе сказать, – намеренно насупился я, заставив дейрану насторожиться. – Теперь ты стала собой! Ты не забитое перепуганное существо в косынке, всячески скрывающее любой намек на естественное обаяние, но и не вычурная рыжая красотка. Та, которую увидела моя внутренняя сущность еще до того, как сумел ее рассмотреть я. Просто моя Оля. И я счастлив!
Дейрана, сверкнув на меня в ответ искрящимися от удовольствия глазами, подошла и обняла, приникнув щекой к груди.
– Ой! – Оля с подозрением уставилась на активированный нагреватель. – У нас ведь не транос сегодня на ужин? Что-то мне от него как-то не по себе в последнее время.
С усмешкой качнул головой:
– Не волнуйся. – И тут же выразил вслух мучивший меня вопрос: – Как ты справилась с волосами?
– Мне твоя мама помогла, – подтвердила дейрана мои наблюдения, что с родительницей они все больше сближались, общаясь ежедневно, что позволяло узнавать друг друга лучше.
Вообще, мама удивляла меня своей сдержанностью и тактичностью в отношениях с Олей. Зная ее лучше, я не раз замечал, как она сдерживается, не позволяя себе в привычной манере вмешаться и направить процесс в ключе собственного видения. Она оставляла за Олей право и возможность подстроить ситуацию под себя. Практически в любом, пусть и шуточном споре между нами она принимала сторону моей дейраны, порицая меня за излишнюю тягу к контролю и придирчивость. Порой я ловил на себе или Оле ее задумчивые, какие-то обеспокоенные взгляды, и тогда мне казалось, что она догадывается о нашей тайне. Но тему внуков она больше не поднимала. За что мы с дейраной были ей искренне благодарны, потому что сейчас для нас это был самый тревожащий вопрос. Пусть мы, не сговариваясь, и решили, что исходим только из благоприятного итога, но лично меня не покидали внутренние страхи и опасения. Олю, думаю, тоже.
Моя дейрана, безусловно отмечая проявленный мамой такт, всячески старалась окружать ее вниманием, максимально вовлекая в нашу жизнь. А мне оставалось радоваться тому, что рядом – две достаточно умные женщины, делающие все, чтобы не усложнять собственную и мою жизнь дрязгами и интригами по обретению контроля и власти в семье. Оля часто расспрашивала меня об отце, желая получить представление о нем, как-то подготовиться к тому, что сулила неизбежная встреча. Но отец был настолько колоритной личностью, что я понимал – никакие слова и пояснения тут не помогут. Увидит – и сама все поймет.
С течением времени я открыл в Оле невероятно удивившую меня особенность. Она совершенно не могла противостоять нахальному напору Оболтуса, невероятно попустительствуя его прожорливой и вредной натуре. Это настолько не вязалось с ее волевым характером и достаточно взвешенным подходом к жизни, что вызывало у меня недоумение. Призывать к порядку невообразимую гирденцию постоянно приходилось мне. При этом у меня сложилось устойчивое впечатление, что не делай я этого периодически, мы бы давно оказались в собственных апартаментах (если не на самом корабле) на правах жалких приживалов. Я-то уж точно. Ибо этот кактус был столь же амбициозен, сколь и злопамятен. Мне в буквальном смысле приходилось бороться за место в собственной постели, поскольку Оболтус однозначно не сомневался в том, что место поближе к хозяйке в первую очередь принадлежит ему.
Я уже не говорю о том, как он «случайно» падал мне на грудь посреди ночи – вроде бы ему показалось, что дейрана тревожилась во сне и он всего лишь стремился ее успокоить. Или подворачивался под ноги, особенно шипастым боком, на выходе из душа, если и вовсе не вытеснял оттуда, стремясь поблаженствовать под «дождиком» самому. А однажды, после особенно длительного воспитательного внушения с моей стороны и введенного моратория на излишки питания, кактус, пребывая в состоянии праведного гнева, умудрился за ночь перетаскать из шкафа все комплекты моей формы, разодрать их шипами в клочья и живописной дорожкой рассеять лоскутки от кровати до самого выхода из апартаментов. Олю этот его маневр безумно развеселил. Пожалуй, только ее веселый смех спас вреднющую гирденцию от очередного моего порыва снести его сознание. Кактус также сформировал у меня стойкую привычку предварительно проверять любую обувь на предмет наличия там его острых, сброшенных в линьке иголок, которые он упорно пихал в мои ботинки, пользуясь любой подвернувшейся возможностью.
Но при этом Оболтус платил Оле совершенно невероятной преданностью. Я ни минуты не сомневался, что, если ее кто-то обидит – не миновать ему долгой и мучительной смерти по причине отравления. А также в том, что кактус не упустит шанса замахнуться и на победный танец на поверженном теле врага. По отношению к дейране гирденция всегда шла на компромисс. Меня подобной чести обычно не удостаивали – или вынужденно, но с самым гордым и неприступным видом подчинялись, или высокомерно игнорировали. Но с этим я готов был мириться, видя искреннюю радость Оленьки от общения со своим питомцем. Тем более что она постоянно уверяла меня в том, что стоит ему обзавестись отпочковавшимся потомком, как ему сразу станет не до трепания моих нервов. Получается, я – его нынешнее развлечение!
– Я просто очень люблю Оболтуса и понимаю, что все его фокусы – желание добиться внимания, – обычно успокаивала Оля меня.
В общем, первый месяц семейной жизни протекал бурно. Тем более значительную дозу в переживания добавляло напряженное ожидание впечатлений Оли о родном Неймаре и, собственно, моем жилище. Последнее тревожило особенно. Все же у землян свои стереотипы в отношении быта. И пусть в космосе условия как-то усреднены, но на планете они иные. Каким покажется дейране мой мир? Согласится ли она принять его?
Ольга
Сегодня мы прибываем. Месячный перелет «Эндорры» – и мы на основной неймарской планете, их изначальной родине. На Неймаре. Стоило кораблю достичь атмосферы планеты, как я, бросив все сборы и подготовку, под ироничным взглядом мужа прилипла к табло визуализатора, переключив его на реальный режим трансляции. Неймар пока виднелся небольшим желтоватым шариком, окруженным тремя более мелкими.
– У вас три спутника? – сразу проявила я любопытство.