Нам подскажет земля

Прядко Владимир

— Есть.

— А мне что делать? — заглянула в дверь квартальная.

— Присутствовать при осмотре,— ответил следователь.— Садитесь вот на этот стул. Саша, сюда пройти можно?

— Можно везде ходить, Илья Андреевич. Здесь недавно помыли пол, а на нем следы не остаются.— Лейтенант раскрыл свою оперативную сумку, стал вынимать какие-то пробирки, коробочки.— Я сейчас возьму кровь убитой для анализа...

— Ты обратил внимание на разбитую бутылку? — спросил Гаевой.

— Где?

— Вот, слева от двери.

— А ну-ка...—

Саша подошел к следователю, осмотрел осколки, стену. — Странно. Если буфетчица бросила бутылку в преступника, то откуда она ее взяла? Ведь на столе, за которым она считала деньги, нет следа от бутылки. И почему от вмятины на стене осколки упали вправо?

— Выходит, бутылка летела не от стола буфетчицы,а левее.

— Правильно, Илья Андреевич. — Саша несколько раз щелкнул фотоаппаратом, потом отошел от стены к прилавку, заглянул под него.— Вот здесь и ящики с пустыми бутылками стоят.

— Да-а... Очень странно...—задумчиво протянул Гаевой.— Получается, что буфетчица бросила бутылку, вышла из-за прилавка, закрыла дверцу, села за стол считать деньги, и только потом раздался выстрел. По-моему, так не бывает.

— Но куда девалась гильза?—Саша передвигал ящики, стулья, заглядывал в каждую щель.— Второй раз все осматриваю и не нахожу.

Быстро вошел Байдалов. Плащ у него расстегнут, в зубах зажата потухшая папироса.

— Ну как у вас дела? — властным тоном спросил он.

— Пока одни вопросы,— ответил Гаевой.

— Ничего, найдем и ответы,— уверенно и громко произнес Байдалов.— Вещдоки какие-нибудь нашли? Гильзы есть? Сколько ран у убитой, эксперт?

— Одна,— отозвался Саша.— Да вот гильзы нет...

— Куда же она девалась?—Байдалов резко повернулся на каблуках, подошел к порогу, вытянул руку.— Ну, вот так примерно он, гад, стрелял... Гильзу надо искать справа, там, где умывальник. Отодвинь, Рыбочкин, тумбочку, может быть, там.

— Точно!— обрадовался Саша.— Здесь она! Сейчас я сфотографирую... Готово.

Байдалов взял желтую блестящую гильзу с задымленным сизоватым горлышком, повертел в пальцах.

— От пистолета «ТТ»,—задумчиво проговорил он.— Но кто стрелял из него? Кто?

— А может, эта чеченка знает? —напомнил Гаевой.— Мы ведь так и не поговорили с ней.

— Ее тоже увезли в больницу,— сказал Байдалов.— Она спала в кабине бензовоза. Доктор боится, что у нее шок...

— Что же делать?

— Ждать. Сейчас составляйте протокол, Илья Андреевич, а я распоряжусь насчет охраны буфета. Завтра с утра мы вернемся сюда...

Он не успел выйти: из темного коридора через порог шагнул шофер и доложил:

— Товарищ капитан, по рации дежурный передал: из больницы сообщили, что буфетчица жива.

— Да ну?!-—обрадованно воскликнул Байдалов.— Тогда я немедленно еду к ней!..

Глава 3

„ПОЛК, ПОД ЗНАМЯ...“

Весь полк уже знал, кого сегодня будут провожать

в «гражданку». Вокруг отъезжающих собирались группами, давали советы, помогали выбрать самый хороший край, куда стоит поехать и «бросить якорь». А так как в полку служили представители всех национальностей и со всех концов страны, то советы были разные. Сибиряки считали, что лучшего края, чем Сибирь-матушка, на всей земле не сыскать, грузины гостеприимно звали к себе, украинцы приглашали в Донбасс, казахи—на целинные земли, таджики предлагали никуда не ехать, а остаться на месте—работы, мол, и у них хватит... А отъезжающие улыбались: проездные документы уже были в карманах.

Третья рота окружила старшего лейтенанта Тимонина и нескольких солдат, которые сегодня уезжали домой. Им откровенно завидовали, и никто не пытался скрывать это, ведь на лицах все можно прочесть, как в книге. У новичков зависть какая-то отчаянная: у них еще свежи впечатления от гражданской жизни, а свой солдатский пуд соли они только начали. Старослужащие — те сдержанно и чуть снисходительно улыбались: скоро, дескать, и мы двинемся в «гражданку», ждать осталось недолго...

В такие минуты не хотелось ни о чем говорить. Солдаты сидели на скамейках возле казармы и молча курили. Высокий, большелобый сержант с зеленовато-серыми задумчивыми глазами тихонько перебирал клавиши баяна. Грустно вздыхали басы, и, словно споря с ними, заливался в небе жаворонок.

Баяниста тронул за плечо смуглый ефрейтор со сросшимися на переносице бровями:

— Заводи песню, Матвей. На прощанье...

— Это можно,— ответил сержант. Он подумал с минуту и, склонившись к баяну, растянул меха. Над казармою, над широким плацем, утоптанным солдатскими сапогами, полилась ласковая мелодия. Сержант поднял голову, облизал сухие губы и запел:

Ветерок пролетел над долиною,

Зашептался с лесною травой.

Тихо слушая песнь соловьиную,

Размечтался солдат молодой...

Несколько солдат привычно подхватили припев:

...Ой, вы, майские ночи прекрасные,

Соловьиные песни в саду.

Ой, вы очи лучистые ясные,

Лучше вас не найду...

Песня понеслась ввысь, в бездонное голубое небо, туда, где прозрачный воздух был пронизан утренним звоном жаворонка. Песня ширилась, крепла, хотела заглушить птицу. И солнце, свежее, яркое, выглянуло из-за гор, остановилось, прислушиваясь к этому состязанию. Пробежал легкий ветерок, зашелестел вспотевшими от утренней росы листьями, и казалось, что деревья тихонько подпевают солдатам и грустят по тем далеким краям, о которых так ласково говорится в песне...