Нансен. Человек и миф
Шрифт:
Джексон к моменту их встречи был уверен, что «Фрам» погиб, а Нансен и Юхансен — единственные выжившие. Но после обмена приветствиями и короткого разговора все недоразумения были выяснены. Джексон пригласил Фритьофа и Юхансена быть его гостями: в доме, где зимовала его экспедиция, было достаточно места.
Зимовье Джексона, как описывал его Фритьоф, было выстроено на низкой террасе над морем и представляло собой бревенчатую русскую избу, конюшню, в которой «стояла русская лошадь» и четыре дощатых сарая, где хранилось снаряжение.
Стены и потолок дома были обиты зелёным сукном, на стенах висели фотографии и гравюры в рамках, а глаз
«Странное чувство охватило меня, когда я опустился на удобный стул среди всей этой непривычной обстановки, — писал Нансен. — По одному мановению изменчивой судьбы вся ответственность, все заботы, тяготившие душу в продолжение трёх долгих лет, были сняты. Все тревоги, вся тоска этих трёх лет улеглись, затихли, убаюканные грёзами о грядущем дне. Долг был выполнен, труд закончен. Теперь я мог отдыхать, отдыхать и ждать.
Мне вручили тщательно запаянную жестянку, в которой находилось двухлетней давности письмо из Норвегии. Я вскрыл жестянку дрожащими руками. Сердце колотилось. Я нашёл в ней известия из дома, одни хорошие известия. Удивительное чувство покоя и мира наполнило душу».
Полярники больше месяца провели на мысе Флора, привыкая к цивилизованной жизни и занимаясь геологическими исследованиями. Сопоставление карт Нансена и Джексона позволило уточнить размеры архипелага. Кроме того, оказалось, что в марте Джексон не дошел до зимовья Нансена и Юхансена всего 35 миль.
27 июля Нансен и Юхансен взошли на борт судна «Виндворд», которое привезло экспедиции Джексона запасы и должно было забрать домой пять членов экспедиции. Именно на этом корабле норвежцы вернулись на родину.
13 августа они были уже в норвежском Вардё, откуда Нансен немедленно отправил телеграмму Еве, матери Юхансена и премьер-министру Хагерупу:
«Премьер-министру Хагерупу.
Имею удовольствие сообщить вам и норвежскому правительству, что экспедиция выполнила свой план, проникла в неисследованное Полярное море к северу от Новосибирских островов и исследовала область, лежащую к северу от Земли Франца-Иосифа, до 86°14' северной широты. Севернее 82° земли не обнаружено.
Лейтенант Юхансен и я покинули „Фрам“ и остальных членов экспедиции 14 марта 1895 года под 84° северной широты и 102°27' восточной долготы. Мы вышли на север, чтобы исследовать море, лежащее к северу от пути „Фрама“, а затем направились к Земле Франца-Иосифа, оттуда прибыли на „Виндворде“.
Возвращение „Фрама“ ожидаю в этом году.
«Возвращения „Фрама“ ожидаю в этом году…» Этого он ещё знать не мог, так как о «Фраме» никто ничего не слышал. Но таков уж был Нансен — всегда уверенный в себе и всегда выигрывающий.
Как бы то ни было, но по велению судьбы «Фрам» вырвался из объятий льдов при помощи динамита как раз в тот день, когда Нансен и Юхансен сошли на берег в Вардё неподалёку от Шпицбергена.
Однако 13 августа Фритьоф не имел об этом никаких сведений. В Вардё «Фрам» никто уже не ждал, там даже не узнали самого великого полярника и его спутника. С присущим ему юмором Нансен писал:
«На пристани нас не узнал никто. И единственным существом, обратившим внимание на возвращающихся путешественников, была умная корова, остановившаяся посреди узкой улицы и с удивлением поглядевшая нам вслед».
Невниманию к прибывшим было простое объяснение — Нансена и «компанию» давно считали погибшими. Когда Фритьоф зашёл к проживавшему в гостинице Вардё профессору Мону, у последнего от неожиданности «видения» изо рта выпала трубка.
С того дня повсюду в стране начались пышные празднества. Вся Норвегия чествовала своих героев. В Хаммерфесте, куда вскоре прибыли Нансен и Юхансен, их встретили как триумфаторов. Город от самого берега до вершины горы был украшен флагами и цветами. Дома опустели: обитатели их вышли на улицы приветствовать почётных гостей.
Ещё раньше было решено, что именно в этом городе Нансена встретит Ева.
Нансен выбрал себе достойную жену. Все долгие года плавания его во мраке и льдах он гордо терпела разлуку, не позволяя никому пожалеть себя. Нурдаль Рольфсен, который вместе с профессором Брёггером писал книгу о Нансене, попытался сделать с ней интервью и расспросить, как она, бедняжка, живёт без Фритьофа, не имея, как ему казалось, уже практически никакой надежды на его возвращение. Ева встретила его как королева — была холодна, вежлива и ничего не рассказала. Описание той встречи (свою главу в книге) Рольфсен так и назвал: «Неудавшееся интервью».
Даже когда Ева любезно разрешила Рольфсену осмотреть кабинет мужа, его ждало величайшее разочарование. Там оказалось так студёно, что журналист решил, что открыл «третий полюс холода».
Его любезно пригласили отобедать с гостями вечером, но и тут ничего Рольфсену узнать не удалось. Ева была холодна и сдержанна. Она даже не захотела признать, что идёт вечером пожелать малышке Лив спокойной ночи.
Однако журналист услышал разговор за дверью перед тем, как Ева вернулась к гостям:
«Держись, — теперь уже немного осталось». — «Да разве я не держусь?» — «Конечно, конечно, держишься». А затем: «Ведь только ради Фритьофа я и терплю его. Может, книжку хорошую напишет».
«Людям, — писала дочь, — которые плохо знали маму, казалось иногда, что она чрезвычайно весела и беззаботна. В её положении женщине, хотя бы ради приличия, следовало держаться посерьёзнее, считали они. Те, кто был к ней ближе, думали, что своей жизнерадостностью она хочет оградить себя от любопытства людей, не желая, чтобы по её лицу они догадались о её отчаянии. И мало кто знал её настолько, чтобы понять, что жизнерадостность и искренность — в её характере. Близкие друзья это понимали».
Ева после отъезда Фритьофа должна была себя чем-то занять — и стала гастролировать.
Первый концерт состоялся в Копенгагене в октябре 1894 года. Возвращение на сцену было блистательным. В голосе Евы Нансен появилась такая страсть и такая глубина чувств, которой не было у Евы Саре.
Однако публика даже и не подозревала, какие бури бушуют в душе Евы. Она не только переживала за Фритьофа, но и безумно боялась потерять его бесценный дар — маленькую Лив. Она никогда не начинала концерт, не получив телеграмму из дома. С Лив оставалась давняя ближайшая подруга Евы Анна Шётт. Только на близкого человека могла оставить дочку великая певица. Однажды Ева чуть не сорвала концерт в Гётеборге, когда вопреки заведённому ею порядку не пришла вовремя телеграмма со словами «Всё в порядке, Лив здорова». Лишь получив телеграмму, она смогла выйти на сцену.