Нансен
Шрифт:
Наконец по прошествии двух недель комиссия удосужилась сообщить, что она "не может согласиться с доктором Нансеном".
Нансен снова вышел на трибуну Лиги наций. Могучая голова его запрокинута. Лицо бледно. Голос дрожит. С трудом сдерживая негодование, он произносит:
— В мои намерения не входило обращаться к частной благотворительности. Я поставил вопрос перед правительствами. Они остались глухи. В этот самый момент двадцати-тридцати миллионам людей угрожает голодная смерть. Если через два месяца не придет помощь, их участь решена. Но правительства отказали в кредитах. Я не верю
Итак, мы вынуждены обратиться к частной благотворительности. Мы сделаем все, что только возможно. Но и здесь против нас подняла свою голову клевета. Вокруг кишат гнусные лживые слухи. Про первый поезд, отправленный в Россию, говорили, что он разграблен Красной Армией. Это ложь! И тем не менее ее вновь и вновь повторяют европейские газеты. Меня обвиняют в том, будто я отправил в Сибирь экспедицию с оружием для революции. Это ложь! Говорят, что мой друг капитан Свердруп возглавлял эту экспедицию, а на самом деле она доставила в Сибирь только сельскохозяйственные орудия.
Очевидно, вся эта мерзкая клевета исходит из какого-то центрального органа. Но откуда? Несомненно, от людей, которые заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать всякой помощи голодающим. Мне кажется, я знаю, чем руководствуются эти люди. Это боязнь, что наша деятельность укрепит советскую власть. Я убежден, что эта мысль ошибочна. Но допустим даже, что это на самом деле так. Найдется ли в этом собрании хоть один человек, который мог бы сказать: "Пусть погибнет лучше тридцать миллионов людей, чем помогать Советскому правительству". Я требую от собрания, чтобы оно дало мне ответ на этот вопрос!
Тревожная тишина стоит в зале — говорит совесть Европы. Правдивые слова, как отточенные мечи, разят беспощадно. Взгляды дипломатов, обычно такие уверенные, холодные, беспокойно виляют. Но наверху, на галереях, глаза людей зажглись светом надежды.
— Правительства заявили, — продолжал Нансен, — что они не в состоянии раздобыть необходимые пять миллионов фунтов стерлингов. Все вместе они не могут дать для голодающих в России половины той суммы, которую стоит современный дредноут!
Я призываю европейские страны к борьбе с величайшим ужасом в истории человечества. Зима уже близка. Скоро реки в России станут, а сухопутный транспорт будет затруднен снежными заносами. Допустим ли мы, чтобы зима навсегда остановила сердца миллионов людей? Время еще есть. Но его осталось немного.
…Я не могу поверить, что народы Европы на протяжении долгих зимних месяцев будут сидеть сложа руки и спокойно взирать, как медленно умирают с голоду миллионы людей.
Ведь дело обстоит так: в Канаде в этом году урожай настолько хорош, что она может экспортировать в три раза больше, чем мы просим. В Америке хлеб гниет на складах, так как не находятся покупатели для сбыта. В Аргентине такой избыток маиса, что не знают, как от него избавиться, — его сжигают в паровозных топках. В гаванях Америки и Европы простаивают незафрахтованные суда. А по другую сторону, на востоке, голодают миллионы людей…
Дрожащий от негодования голос обретает твердость; сила его убежденности может сломить лед сомнения у
— Я уверен, — взывает Нансен к разуму и сердцу людей, — вы не останетесь в стороне и не скажете равнодушно: нам жаль, но помочь мы не можем. Во имя человечности, во имя всего, что для нас благородно и свято, я призываю вас, вас, которые сами имеют жен и детей, подумать о том, какой это ужас — видеть, как жена и дети идут навстречу голодной смерти. С этой трибуны я призываю правительства, народы Европы, весь мир оказать помощь!
Спешите, действуйте, пока еще не поздно!.,
Нансен покинул трибуну.
На миг весь зал замер в полном молчании. Затем галерея разразилась такими бурными одобрениями, каких Лига наций никогда не слыхала.
И только внизу, в зале, где сидели профессиональные политики, дипломаты, государственные деятели, все так же царило молчание.
Все же необходимо было что-то сказать. Представители нового мирового порядка не рискнули произнести свой каннибальский приговор открыто. Ассамблея Лиги наций постановила созвать в Брюсселе конференцию, чтобы еще раз обсудить поставленный вопрос. Все прекрасно понимали, что то был грубый политический фарс.
С поникшей головой выходит Нансен из дворца Лиги наций. От всего пережитого он испытывает почти физическую боль. День принес самое большое поражение в его жизни. О, если бы оно касалось лишь его одного! Нет, смертный приговор вынесен десяткам миллионов людей. И вынесла его Лига наций, в благородное назначение и справедливость которой он так верил! Неужели его вера беспочвенна? Неужели сам он всего лишь романтически настроенный идеалист, заблуждающийся так наивно и так трагично? Нет, нет, лучше об этом не думать. Нельзя терять ни одной минуты. Каждая упущенная минута стоит человеческой жизни. Однако европейские дипломаты не спешат. Только через три недели собирается конференция в Брюсселе. Великие мира сего более не считают нужным скрываться под маской. Конференция объявляет решение: в помощи голодающим Поволжья отказать.
Почему? Почему?
Только потому, что советская власть не признала царских долгов. Пока они не уплачены, кредит на покупку хлеба не будет открыт. Голодающие люди станут заложниками. Таков смысл решения конференции.
Остается надежда только на частную благотворительность. И надо нагнать упущенное время! Все свои свободные средства Нансен отдает в пользу голодающих. В Женеве он открывает Центральное бюро помощи. В Берлине работает его помощник доктор Фрик, В Ригу свозятся все пожертвования. Оттуда их отсылают дальше в Россию. В Москве особое бюро распределяет продовольствие для наиболее нуждающихся в помощи районов Поволжья.
В Париже Нансен совещается с финансовыми экспертами. В Варшаве закупает зерно. В Гельсингфорсе подыскивает помощников, владеющих норвежским и русским языками. Вездесущ. Быстр. Деловит. И удивительно самоотвержен этот человек, живущий предельно скромно и отказывающий себе во всем, чтобы из пожертвованных сумм ни гроша не взять для своих бесчисленных переездов.
Первые поезда с продовольствием отправились в Поволжье необычайно скоро. Охраны для них не требовалось: волшебное имя «Нансен» повсюду служило гарантией.