Наондель
Шрифт:
– Но ведь и ты получил этой осенью новый меч из рук правителя, – осторожно напомнила я ему. – Таким мало кто может похвастаться. Он считает тебя своей правой рукой, своим мечом.
Искан жевал внутреннюю часть щеки. Грозовая туча прошла, его лицо просветлело.
– Само собой, так и есть. Он был бы сумасшедшим, если бы не понимал этого.
Я сглотнула. Правитель был для меня свят. Мне казалось опасным так говорить о нем. Все равно что совершить святотатство. Но Искан часто так выражался, и я подумала, что при дворе говорят по-другому, а не так, как принято у нас, простых людей.
– Понимаешь, Кабира, это означает, что теперь я долго не смогу к тебе
Он плотнее завернулся в одеяло.
– От этого холода я оттаиваю только на следующий день у себя во дворце.
Он поцеловал меня в лоб и поднялся.
– Вставай, давай выпьем за весну и теплые ветра!
Он потянул меня за собой к источнику. Ему всегда хотелось выпить из него на новолуние. Вода была такая холодная, что ее больно было глотать. Искан вытер губы тыльной стороной ладони.
– Я просто чувствую, как это дает мне силы. И телу, и душе.
Он взял глиняный кувшин и наполнил его водой из источника.
– На этом я продержусь до нашей следующей встречи. Тогда я пошлю за тобой, Кабира.
Наклонившись вперед, он легко поцеловал меня в губы.
– До весны, моя птичка!
Я осталась стоять у входа в ущелье, глядя ему вслед, когда он спускался по склону к рощице, где обычно оставлял своего коня. Холодный ветер обжигал мне щеки, но я его почти не чувствовала. На сердце у меня было еще холоднее.
Наступила долгая и тоскливая зима. Ничто не приносило мне радости, а мое обычно прекрасное настроение улетучилось. Единственным человеком, подозревавшим о причинах перемены во мне, была Агин. То и дело я замечала, как она смотрит на меня, нахмурившись. Это еще больше сердило меня и выводило из равновесия, так что я стала избегать обеих сестер, проводя много времени в одиночестве. Мать тревожилась за меня. Думала, что я изнываю от скуки, поскольку зима – такое время, когда ничего не происходит. Подозреваю также, что она считала – мне нужен муж. Но все молодые мужчины, которых знакомили со мной, были ничтожны по сравнению с Исканом. Они не умели вести себя с тем же достоинством. Не могли рассказать таких интересных историй, как Искан, о жизни при дворе. Губы у них были не такие румяные, а смех не столь заразителен. Они не смотрели на меня загадочными карими глазами. И от них по коже моей не пробегал огонь, как от одного присутствия Искана. Боюсь, я встречала всех этих честных и работящих молодых людей, живущих по соседству, с равнодушным высокомерием. Что они могли мне предложить, чего в сыне визиря не было бы в десятки раз больше?
Я устыдилась бы при мысли о том, как вела себя тогда, если бы по-прежнему могла испытывать стыд. Моя репутация пострадала, и, когда мать отчаялась и перестала водить меня во все знакомые семьи, наверное, не осталось ни одной матери, желавшей женить своего сына на высокомерной дочери Малик-чо.
Единственное, что я делала по собственному почину, – навещала источник. Туда я отправлялась каждый день, иногда по нескольку раз за день. Очищала землю вокруг него так тщательно, что там не было ни листка, ни травинки. Украшала Анджи красивыми белыми камнями. В зимней куртке, обмотавшись несколькими шалями, я часто сидела на краю источника, глядя в прозрачную воду, размышляя об Искане, перебирая в памяти каждую нашу встречу. Иногда я видела, как у моего отражения щеки становились пунцовыми, когда я вспоминала его поцелуи. Он целовал меня. Называл меня своей. Говорил, что вернется.
Источник изменился. Между мной и Анджи всегда были особые отношения. Мать посмеялась
К следующему полнолунию я была готова. Я должна заглянуть в воду, чтобы понять, почему Анджи отвернулся от меня. Может быть, он покажет мне Искана – когда он вернется, какое будущее нас ждет. Самые суровые зимние ветра улеглись, тепло начало потихоньку возвращаться. Скоро настанет весна. Он обещал, что пошлет мне весточку.
Я сидела, полностью одетая, в ожидании, пока весь двор заснет, как в те ночи, когда поднималась на холм ради встречи с Исканом. Но теперь мои мысли были заняты Анджи. Полная луна, большая и белая, висела над моей головой, когда я шла по тропинке вокруг холма, и каждая травинка отбрасывала в лунном свете острую тень. Когда я приблизилась к ущелью, воздух сгустился от силы Анджи. Источник проснулся, он силен! Я заспешила, почти пробежав последние шаги, влетела в ущелье, чтобы поскорее встретиться с источником, и застыла на месте. Кто-то стоял у воды. Должно быть, я издала какой-то звук, потому что человек обернулся и поднял что-то мне навстречу, блеснувшее при свете луны. Меч.
– Кто идет?
Я чуть не упала на землю от счастья и облегчения. Это был Искан.
– Кабира, – выдавила я из себя. – Ты вернулся, че!
Он подошел ко мне, не выпуская из рук меч.
– Что ты здесь делаешь?
Он склонился надо мной, его лицо скрывалось во мраке, голос звучал сурово:
– Отвечай мне!
– Я хотела посетить Анджи. – Я протянула к нему руку, словно умоляя о пощаде. – Искан, дорогой, почему ты сердишься?
– Ты собиралась встретиться с другим мужчиной? Ты обманываешь меня?
Схватив меня за запястье, он повернул его, сделав мне больно.
– Нет! – выкрикнула я и судорожно сглотнула, пытаясь вспомнить, как я обычно разговаривала с ним, когда он становился таким. – Какие еще мужчины в мире могут сравниться с тобой, Искан ак Хонта-че, сын визиря, самый блестящий бриллиант правителя? Для меня больше никого не существует.
Он отпустил меня и откинулся назад. Свет луны упал на острие меча.
– Ты скучала по мне? Думала обо мне?
– Каждый день, че! Каждую минуту! Ты заставил меня ждать так долго!
– Я тоже думал о тебе, Кабира, одинокими ночами во дворце.
Отбросив меч на землю, он подошел ближе.
– Ты моя, Кабира? Только моя?
– Да, Искан, сейчас и всегда я только твоя.
Он склонился ко мне, почти касаясь губами моего уха.
– Ты готова доказать мне это? Сейчас, моя Кабира.
Я кивнула, понимая, что он почувствует это движение на своей груди.
– Ответь мне, Кабира. Скажи, что хочешь меня.
– Я хочу тебя, Искан, дорогой мой.
Много раз, когда мы целовались, я думала об этом – когда он прижимал меня к себе, когда притрагивался ко мне. Я оказалась совершенно не готова к той телесной жажде, которую пробудили во мне его руки. Моя мать никогда не говорила со мной ни о чем таком. Телесная жажда, пылавшая во мне, была сильнее рассудка. Я хотела его. Давно хотела соединиться с ним. Но не здесь. Не так. Однако я испугалась. Его внезапного гнева. Его непредсказуемости.