Наощупь

Резник Юлия

— Очень надеюсь, что ты всеядна… Как-то я не додумался спросить о том, что ты любишь.

— Чтобы это ни было — аромат у него просто изумительный. Тебе помочь?

Я нисколько не вру. Пахнет действительно вкусно, но из рук Степана я бы ела все, что угодно. Залипаю взглядом на его мощной спине. Он надел борцовку и свободные треники. Любой другой мужчина в подобном виде выглядел бы как бомж, но не Степан, у которого такая фигура, что, реши он заняться стриптизом, дамочки бы передрались в очереди за право первой сунуть купюры ему в трусы. У него отличная

задница.

Отворачиваюсь неловко, растираю руки. Меня смущает собственная реакция на этого мужчину. Но распущенной я себя не чувствую. Смертельно больным людям для облегчения боли положены опиаты. Это не делает их наркоманами — это облегчает боль. Как и Степан облегчает мою…

— Тебе помочь? — обнимаю его за пояс, шепчу куда-то в спину, чуть ниже лопаток. Без каблуков я настоящий карлик по сравнению с ним. Я чувствую свою женственность и ранимость. Так хорошо, что мне не нужно казаться сильной…

Степан замирает под моими губами, откладывает лопаточку и накрывает мои руки своими — огромными.

— Хочешь, завари нам чай… Я расскажу, как.

— Хорошо…

— Слева на полке чаша. Чуть выше — травяной сбор.

— Вижу.

— Всыпь две столовых ложки и залей горячей водой. Кипятком нельзя, дай воде немного остыть.

В молчании мы накрываем на стол. Еду по тарелкам раскладываю я. Степан говорит, что так выйдет аккуратнее, и я не спорю. Садимся за небольшой прямоугольный стол у окна и принимаемся за свой поздний ужин.

— Расскажешь, что у тебя случилось? — спрашивает уже за чаем, и несмотря на то, что мне даже мысленно не хочется возвращаться к событиям вчерашнего вечера, я чувствую, что должна ему все рассказать. Иначе — будет неправильно. Степан дал мне так много, что я просто обязана вернуть ему хотя бы правду. Жадно втягиваю в себя воздух и медленно выдыхаю:

— Вчера нас… — хмыкаю неловко, — почтил визитом мой муж… бывший, или я даже не знаю, как его называть теперь. Формально мы до сих пор женаты…

Степан кивает головой, давая понять, что внимательно меня слушает, и я продолжаю:

— Не знаю, зачем он приходил. Сказал, за вещами… А тут Демид… Это мой младший сын. Он хороший парень, но вспыльчивый. И то, что отец ушел — понять не смог. Как и простить того. — Снова вздыхаю. Говорить тяжело, я силой выталкиваю слова наружу. — Ну, и завязались они. Слово за слово… Чуть не подрались. Сашка-то хотел ему отцовского леща отвесить, вот только не учел, что вместе с утратой авторитета потерял и право кого-то воспитывать. Демид кинулся на него в ответ. Такая безобразная сцена… Это, конечно, шоком для Сашки стало. И он с чего-то решил, что это я Дёму против него настраиваю… Можно подумать, у восемнадцатилетнего парня своих мозгов нет… Вылетел он, как ошпаренный, и думать забыл о том, что что-то хотел забрать.

Может быть, со стороны казалось, что ничего особенно страшного не произошло, но для меня вчерашний вечер стал каким-то кошмаром. Я заигралась в идеальную семью… Я так упорно поддерживала видимость счастья, чтобы мои дети не знали всей этой грязи, чтобы та их, не дай бог,

не запачкала, что когда правда всплыла наружу — я абсолютно не была к ней готова. Перепалка Демида с отцом меня просто дезориентировала. Я поняла, что ничего уже не вернуть. Что мои дети выросли и давно уже все осознали. Возможно, они стали взрослыми даже раньше, чем я могла бы подумать. Что творилось в их душах в этот момент? Почему я недосмотрела? Возможно, я была им нужна больше, чем когда-либо, но я потерялась в собственном горе и ничегошеньки не заметила.

Я не стала рассказывать Степану, что после ухода Саши он мне еще звонил. Что сыпал проклятьями и угрозами, абсолютно меня не слыша. И не желая слышать. Правда была не в его интересах. Гораздо проще было поверить, что я настраиваю детей против него, чем в то, что он сам виноват в происходящем. Потом я пыталась поговорить с Демидом, но он закрылся, и все мои слова не достигали цели. Сын был таким же упертым, как его отец, и таким же скрытным, как и я сама. Я волновалась за него. И молила небо, чтобы он сгоряча не наделал глупостей.

— Ты вырастила отличных парней. Не пойму, почему тебя удивляет, что один из них без колебаний встал на твою сторону. Уверен, что и Данил не сплохует.

— Я бы не хотела, чтобы они ссорились с Сашей. Как бы то ни было, он их отец и наши с ним проблемы не должны сказываться на их взаимоотношениях.

— Они должны быть защитой и опорой матери. Точка.

Я говорила, что меня ведет рядом с этим мужчиной? Что я не могу спокойно реагировать, чтобы он ни говорил или ни делал? Отставляю чашку, веду рукой по столу, пока наши пальцы снова не переплетаются. Где-то за пределами этого дома — я несчастна и растеряна. Я сломлена и разбита… И только здесь, в этой тишине, изредка нарушаемой словами, я чувствую, что, возможно, для меня еще не все потеряно.

— Спасибо тебе, Степан Судак… Мне кажется, я бы не справилась без тебя в эти дни.

Он подносит мою руку к губам. Целует коротко, прижимает к своей щеке. Не припоминаю, чтобы мне нравились лысые, в отличие от большинства женщин я никогда не находила это сексуальным, но он… Он нравится мне нереально.

— Неправда. Ты очень сильная, Таня.

Качаю головой:

— Если бы ты знал подробности моей жизни, то не говорил бы так. Меня даже уважать не за что. От той Тани, что я была девчонкой, ничего не осталось. Меня так долго по кусочкам резали… Я сама себя резала… Что, наверное, один скелет и остался.

— Не говори так.

— Это правда. Ведь давно уже можно было все прекратить… Отрезать раз по живому… После первой… ладно, второй измены. А я этого не сделала. Он жрал меня, как раковая опухоль, а я, однажды побоявшись скальпеля, спасалась «химией» самообмана, от которой мне становилось с каждым разом все хуже. Годы шли, опухоль шла метастазами, и сейчас я уже не уверена, что она не поглотит меня совсем. Боюсь, что поздно я решилась на операцию.

— Иди ко мне…

Я вздыхаю. Отрицательно качаю головой, все время забывая, что он этого не увидит.