Нападение

Курков Андрей Юрьевич

Вот так, кажется, и должность у меня появилась, военная специальность — провожатый или сопровождающий. Неутомительно и неопасно. Я был всем доволен. В каждом собеседнике чувствовал потенциального попутчика: кто знает, вдруг мне прикажут вывести его на ту или другую дорогу.

Старичок был неразговорчив. Казалось, что он вот-вот остановится и заснет, прислонившись к какому-нибудь дереву. Идти было скучновато, но, как я думал, намного безопаснее, чем оставаться в это время на заставе.

Все эти атаки и погромы меня обеспокоили. Теперь я бы вряд ли сказал кому-нибудь, что у нас на заставе тихо и мирно.

Впереди показался заросший мхом шлагбаум, некогда закрывавший железнодорожный переезд. Теперь за ним и рельс-то не было: только насыпь кое-где сохранилась.

— Всего доброго! — я остановился у шлагбаума и протянул старичку руку на прощанье.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Дальше вы пойдете один. Так приказал капитан. Вот по этой дороге, за шлагбаумом.

Старичок хмыкнул что-то невразумительное и, не попрощавшись, потопал в указанном направлении.

Я облегченно вздохнул.

Назад можно было не спешить. Кто его знает, что ждет меня на заставе. Я развернул карту, изменяя свой маршрут так, чтобы вернуться на место к вечеру, и свернул с тропинки.

Идя по лесу, я вышел на поляну, где горел костер, а на вертеле жарился кусок мяса. Рядом, улегшись на плащ-палатку, дремали двое белогвардейцев.

Услышав мои шаги, они проснулись. Один пристально глянул на меня и вскочил на ноги.

Я обомлел. Передо мной стоял живой штабс-капитан Бургасов.

— Вы живы? — вырвалось у меня.

— Как видите. И не только я. История слишком часто ошибается!

Во втором я узнал вихрастого фельдфебеля из казаков.

— И он жив, — с улыбочкой произнес штабс-капитан.

— Да, — подумал я. — Командир истории не доверяет, Бургасов считает, что она слишком часто ошибается… Хорошая штука история, если по ее ошибке человек остается жить, хотя должен был уже несколько раз погибнуть!

— О чем задумались, господин солдат? — штабс-капитан присел у костра, протянул к пламени руки.

— О истории, — сознался я.

— Бросьте, пустое это дело. Лучше мяса возьмите. Правда, подгорело немного. На огне жарилось, не на углях…

Мясо было жестким и невкусным, но из вежливости я его старательно разжевывал.

Штабс-капитан крутил в руках револьвер, уставившись на пламя.

— Вот и все, — он поднялся, отрешенно глядя на горящий костер, — пора прощаться, господин солдат.

— Вы уходите? — спросил я.

— Скорее, вы остаетесь, — дуло револьвера заглянуло мне в глаза. На мгновение показалось, будто черный глаз револьвера мне приветливо подмигнул.

— Вы что, серьезно?!

— Вы меня поймите. Я не

могу вас так часто не убивать. Гуманизм гуманизмом, да и вы мне симпатичны. В другое время я бы с удовольствием играл с вами в шахматы в моем имении, но война, вы понимаете, война.

Я попробовал понять, но не успел. Резкий толчок в грудь свалил меня на землю. Рука инстинктивно зажала рану, и по пальцам заструилась теплая липкая кровь. Дышать стало трудно. Воздух до боли теснил легкие. Я выдохнул его, и весь окружающий меня мир провалился в темноту.

Я был убит, хотя по отчетности и сводкам всего лишь пропал без вести.

Прошу прощения за вынужденную остановку в повествовании. Связана она, увы, с трагической гибелью главного героя, который сам и рассказывал о событиях, участником которых он был. Может быть, и следовало бы закончить на его гибели, но тогда история была бы явно не завершена. Поэтому я, как тайный свидетель описываемых событий, со свойственным погибшему герою беспристрастием, добавлю ко всему рассказанному лишь одну маленькую главку.

ЭПИЛОГ

После того, как герой пропал без вести, о чем сразу же было сообщено его родителям, как и о награждении пропавшего боевой наградой, события на заставе развивались следующим образом.

Спустя некоторое время на заставу прислали молоденького новобранца. Парень сразу всем понравился. Он отлично играл в шахматы, был исполнительным, улыбчивым, открытым и доброжелательным.

— У нас новости, — как-то сказал капитан. — Наш черед заступать дежурить в спецточке.

У всех, кроме молодого солдата, испортилось настроение. Возникла неприятная пауза.

— А ты что, не боишься? — обратился капитан к новенькому, сидевшему с беззаботной улыбкой на лице.

— Никак нет! — браво отчеканил солдат.

— Что ж, тогда пойдешь ты.

Тем же вечером, собрав вещмешок, они вдвоем с капитаном отправились на спецточку. Шли долго, почти трое суток. Ориентировались по черточкам, нанесенным смолой на крупные валуны.

Новенький с интересом разглядывал землянку, в которой ему предстояло жить, ржавый ствол пушки, выглядывавший из ямы.

— Тебе придется немало потрудиться! — сочувственно произнес капитан. — К четвергу ствол пушки должен блестеть и внутри, и снаружи. Думаю, успеешь. В четверг придет сержант. Смотри, чтобы все его приказы выполнял. Придет время и мы сменим тебя. Ну все, живи, солдат!

И капитан ушел.

Солдат нашел банку с оружейным маслом, достал инструмент и тут же уселся за работу. Почти двое суток не отходил он от доверенного ему длинноствольного дальнобойного орудия на стационарном прицеле.