Наперекор. Россия, обреченная на успех

Калашников Максим

В 1968 году американский социолог Джон Колхаун построил модель большого города, населенную мышами. Почему мышами? Потому что по сложности и разнообразию своего общественного устройства они не уступают обезьянам, но гораздо меньше приматов, да и живут «быстрее». Мышиную популяцию наблюдать от поколения к поколению проще, чем стадо обезьян. Ибо месяц жизни для мыши как год жизни для людей. Так вот, исследование Колхауна отлично показало, что происходит с человеками в скученности мегаполисов и мегалополисов. (Е. Вишневская. «Хомяк нашего времени» – «Наука и жизнь», май, 2014 г.)

Американец поместил четыре пары мышек в утопический мирок площадью в 2,7 кв. м и высотой в 1,4 метра. Вода, еда и гнездовой материал здесь никогда не кончались, система тоннелей из проволочной сетки

давала постоянный доступ к жизненным благам. Ограничитель был один – жизненное пространство. И что получилось? Сначала восемь мышей-прародителей стали бурно плодиться. Население «города» удваивалось каждые 55 дней. Через 315 дней в «городе» жило уже 620 особей. Но с этого рубежа рождаемость мышей стала резко сокращаться. Последнее жизнеспособное потомство появилось на 600-й день опыта. Именно в этот промежуток времени – между 315-м и шестисотым днем – структура социума пришла в упадок. Началась невиданная «порча нравов». Родители стали выкидывать деток из гнезд, не вскормив их. Старшие особи стали калечить младших. Мачо (самцы-доминанты) прекратили охранять территорию и своих самок. Недоминантные самцы стали вести себя пассивно, зато у самок начался «феминизм» – они принялись проявлять агрессию.

Через 600 дней наступил финал. Самки перестали рожать, самцы не спаривались с ними, не флиртовали с самками, не дрались с соперниками. Они лишь ели, пили, спали и ухаживали за собою, став этакими «метросексуалами». Тогда сию категорию самцов Колхаун прозвал «красавчиками» – они отличались блестящей ухоженной шерсткой, не тронутой никакими боевыми шрамами. Американец пришел к выводу, что в условиях переполненного физического и социального пространства социальное животное (к каковым относится и человек) подвергается стрессу такой тяжести, что нормальные сценарии его общественного поведения нарушаются. Популяция вырождается.

Посмотрите на эксперимент 1968 года и вы увидите реалии современных белых мегаполисов. Гей-парады и распространение половых извращений. Тусовка креаклов-дегенератов. Некоторые московские родители, выбрасывающие детей из приватизированных квартир и живущие в свое удовольствие. Рост трусости и разобщенности горожан. Расцвет изнеженности и нежелание заводить детей. Понятно, почему жители белых мегаполисов становятся легкой добычей пришельцев – арабов и негров, северокавказцев, среднеазиатов. Впрочем, и их тоже ждет подобное угасание, если их скучить в мегаполисах. Но белые просто первые в этой гонке к человеческой деградации. Как только и другие расы станут в основном жителями мега- и мегалополисов, с ними произойдет то же самое…

«Новая Полинезия» Стента

Но бетонные джунгли современных городов-гигантов, пускай и облагороженные информационными технологиями, электромобилями, зелеными парками и торгово-развлекательными центрами, несут в себе еще одну опасность. Угрозу превращения людей в элоев из «Машины времени» Уэллса, в изнеженных и трусливых существ, лишенных и любознательности, и взаимопомощи, и боевых качеств.

Возьмем, например, бич современности: потерю интереса современной массы к науке, к научному творчеству, к высшим достижениям человеческого интеллекта. К превращению науки из гордости и надежды в какую-то падчерицу, а ученых – в шутов (бренд «британских ученых», доказывающих важность величины мужского полового члена в семейных отношениях). Люди потребительской современности не интересуются наукой, они предпочитают наслаждаться потреблением, сибаритством и развлечениями. Такова природа позднего капитализма, общества потребления и эксплуатации всех людских пороков. Он (оно) становится антинаучным. Антисциентистским. Подобным развращенно-расслабленному социуму поздней Римской империи.

Кто предвидел такую деградацию? Биолог Гюнтер Стент, написавший в 1969 году книгу «Приход Золотого века: взгляд на конец прогресса». Примечательно, что труд Стента вышел в свет всего лишь через год после начала опыта Колхауна с мышами-«горожанами».

Наблюдая за культурой хиппи, битников и обывателей 60-х (а это начало общества пороков и потребления), Стент пришел к выводу о том, что общество капитализма

остановит прогресс «через поколение или два». То есть в наши дни, ибо именно два поколения отделяют нас от 1969-го. Общество капитализма, по Стенту, готово финансировать науку, пока она при относительно малых затратах может давать мощные технологии. Но как только наука, действительно много дав человеку, подойдет к барьеру, за которым требуются астрономические затраты и расширение познавательных способностей человека, интерес к ней катастрофически упадет. «К чему дальше стремиться, если все уже открыто и изобретено?» – думает обыватель, чьи мозги бессильны понять колоссально сложные теории и практики нынешней науки. Созданное наукой обывательско-потребительское изобилие ведет к потере того, что Ницше называл «волей к власти». Исчезает мотивация к подвижническим трудам на благо науки, к огромным затратам на нее. Ах, ощутимой прибыли ждать не приходится? Тогда зачем нужно продолжать исследования?

По мере того как общество будет становиться все богаче и беззаботнее, все меньше молодых станут выбирать все более трудный и тернистый путь ученого. Стент еще в 1969-м предсказал, что массы начнут поворачиваться к гедонистическим целям, отказываясь от реального мира в пользу фантазий и иллюзий, возбуждаемых наркотиками или электронными приборами, «подающими информацию непосредственно в мозг». Рано или поздно это приведет современное общество в такое же статическое, наслажденческо-бездельное состояние, как у туземцев в теплой Полинезии, где есть и любвеобильные дамы, и теплое море, и жаркий климат, и рыба в лагунах, и плоды на пальмах круглый год. Зачем что-то творить, если жизнь легка и приятна без всего этого? Аналогом такого беспроблемного мира южных островов выступает жизнь в современном мегаполисе. Безопасно, удобно, все блага доступны – стоит лишь руку протянуть.

Стент так и назвал будущее (относительно 1969-го) и нынешнее состояние западного социума: «Новая Полинезия». К чему куда-то стремиться, надрывая себя, когда все для приятной жизни уже есть? «Тысячелетия занятий искусством и наукой в конце концов трансформируют трагикомедию жизни в празднество», – заявил Стент в 1969-м, задолго до появления персональных компьютеров и Сети. (Джон Хорган. «Конец науки». – СПб, «Амфора», 2001 г., с. 20–22).

На наших глазах жители гигантских городов потеряли и солидарность, и энергичность, и любознательность, и боевые качества. При этом они превращаются в конформистов, норовящих остановить время. Это ли не угроза нашему Будущему?

Царство усреднения

Есть и иное обстоятельство: мегаполисы уничтожают как раз пассионарных, любознательных, неугомонных бунтарей и еретиков, способных создавать новое. Совершать самые дерзкие прорывы в знаниях, создавать потрясающие изобретения. Почему? Потому что все в мегаполисах работает на усреднение человека (хотя всякие креаклы и уверены в обратном). Нестандартно мыслящие люди выбрасываются из фирм-корпораций – там все должны соответствовать стандарту. Их отторгает бюрократический аппарат. Не сметь свое суждение иметь! Не сметь отличаться от стандартизованной массы! Не сметь отступать от утвержденных типов: бизнесмена, политкорректного чиновника, бесцветного политика, гота или эмо, креакла, феминистки или гея.

На тех, кто выбивается из утвержденных стереотипов, враждебно смотрят соседи. На усреднение и стандартизацию стада работает все: образование, мода, развлечения, массмедиа. Интернет и социальные сети лишь усилили все это многократно. Не смей быть не таким, как все! Знаю это по себе: вызываю звериную ненависть у обитателей рунета-горожан. Ибо мускулы смею совмещать с хорошими мозгами, а стандарт требует быть либо умным хлюпиком-дегенератом, либо тупым «качком». Называю себя в третьем лице, а не «якаю» в каждой фразе. Стал отцом троих детей, а не «однодетником». Презираю тех, кто сходит с ума от автомобилей, ибо считаю легковые автомобили бедствием. В то время, когда принято мечтать о крутых тачках и покупать их. В оппозиции к Путину, но не «белоленточный» либерал-креакл. Националист, но не сторонник тупой «чистоты крови» и принимаю людей за их личные качества.