Наполеон Бонапарт
Шрифт:
Каким-то особым, только ему одному присущим чутьем он разгадал в молодом корсиканском генерале восходящую звезду. Он его и в лицо еще не видел, а уже слал ему сдобренные тонкой лестью письма. После первого свидания с Бонапартом в декабре 1797 года в Париже он еще более укрепился в своих интуитивных предположениях. Он надеялся с помощью этого человека вновь начать восхождение вверх.
Талейран нашел верное средство завоевать симпатии генерала. 3 января нового 1798 года он устроил большой прием в честь творца мира Кампоформио в великолепном особняке министерства иностранных дел на Рю-дю-Бак (здание и ныне украшает старинную эту улицу). Было приглашено около пятисот человек — весь Париж, как говорили уже в XVIII веке. Но первой персоной вечера Талейран сумел незаметными, но верно действующими приемами сделать не прославленного генерала, а его жену Жозефину.
Он знал, что делал. То было время позднего и полного цветения этой непохожей на остальных женщин креолки,
Жозефина превосходно справлялась с новой ролью. Со времени блестящих приемов в Монбелло она вошла во вкус положения первой дамы вечера; казалось, она была рождена для того, чтобы первенствовать. Бонапарту это льстило и нравилось; он все еще находился под обаянием чар своей жены, ее власть над ним была велика.
Впрочем, он тоже не был обижен, его постоянно окружало плотное кольцо поклонников и почитателей: каждый стремился пробиться в эти ряды, быть представленным самому знаменитому человеку Франции.
Среди ищущих встречи с прославленным полководцем была и Жермена де Сталь. Дочь Неккера не создала еще в ту пору произведений, принесших ей европейскую известность, но уже расценивала свое место в мире достаточно высоко Она была в те дни без ума от «корсиканца со стальными глазами», досаждая отцу восторженными письмами о своем герое [340] .
Талейран был ей обязан всем: она вымолила для него у Барраса портфель министра иностранных дел; она ссужала ему деньги Он должен был, естественно, пригласить ее на вечер 3 января. Жермена де Сталь явилась на бал, полная решимости завоевать генерала. Она добилась, что ее провели в круг знатных гостей, собравшихся вокруг Бонапарта. После нескольких лестных фраз генералу, встреченных им холодно, она задала ему вопрос, несомненно тщательно обдуманный заранее:
340
Об отношениях госпожи де Сталь и Бонапарта лучшим является исследование Гийемена (И. Guillemin. Madame de Stael, Benjamin Constant et Napoleon. Paris, 1959).
— Я хотела вас спросить, генерал, какую из женщин среди ныне здравствующих или ранее живших вы назвали бы первой женщиной в мире?
На мгновение воцарилась тишина; госпожа де Сталь уже предвкушала свое торжество.
— Ту, сударыня, которая сделала больше всего детей, — резким голосом ответил Бонапарт [341] .
Госпожа де Сталь почувствовала себя смертельно оскорбленной — ее не поняли, ее не признали
— Что это за женщина? спросил позже Бонапарт у Талейрана.
341
Las-Cases. Memorial, t. II, p. 174.
— Интриганка, и до такой степени, что это благодаря ей я нахожусь здесь, — с только ему присущим даром обезоруживающего цинизма ответил министр иностранных дел.
— Но по крайней мере она хороший друг?
— Друг? Она бы бросила всех своих друзей в реку, чтобы потом по одному выуживать их оттуда удочкой… [342]
С вечера 3 января 1798 года началась вражда госпожи де Сталь и Бонапарта. Впрочем, генерала эта женщина мало занимала.
Его беспокоили тревожные мысли: время шло, а он все еще не нашел решения, что делать дальше, каков должен быть следующий ход. Он трезво оценивал бурные симпатии, внимание, проявленное к нему в первые дни его пребывания в столице. Он отдавал себе отчет в том, что так не может продолжаться долго. «В Париже ни о чем не сохраняют длительных воспоминаний, — говорил он Бурьенну. — Если я останусь здесь надолго, ничего не совершив, все потеряно. В этом великом Вавилоне одна слава затмевает другую: достаточно было бы увидеть меня три раза в театре, как на меня перестали бы смотреть».
342
G. Lacour-Gayet. Talleyrand, t. I, p. 273.
В ответ на возражения Бурьенна, доказывавшего, что генералу должно быть все же приятно, что собираются толпы народа, увидев его, Бонапарт не без горечи сказал: «Нет, народ с такой же поспешностью устремился бы смотреть, если бы меня повели на эшафот» [343] .
Бонапарт не создавал себе иллюзий. Общественный интерес к нему должен был ослабевать. Надо снова совершить что-то великое, чтобы удержать убывающее внимание.
Самым тщательным образом он изучал перспективы военных операций против Англии Сама идея вооруженного вторжения на Британские острова была, конечно, соблазнительной. Десант на острова — то был давний любимый план Карно, к которому мудрый стратег неоднократно возвращался [344] . В штабе практически разрабатывали ряд вариантов. В 1796 году Гошу было поручено командовать армией вторжения; удалось установить связь с ирландскими национально-революционными кругами, в частности с организацией «Объединенные ирландцы», возглавляемой Уолфом Тоном [345] Уже с февраля 1796 года между Карно и Тоном были налажены тесные контакты. В военном и политическом отношении операция была задумана правильно, но она потерпела неудачу вследствие слабости Франции на море. Стратегический эффект победы над Англией был для Бонапарта совершенно ясен. Своим острым умом он давно уже понял первостепенное значение удара по Англии
343
Bourrienne. Memoires, t. II, p. 32.
344
M. Reinhard. Le grand Camot, t. II, p. 216–218.
345
См. E. Б. Черняк. Массовое движение в Англии и Ирландии в конце XVIII — начале XIX в. М., 1962, стр. 490–590.
С лета 1797 года Бонапарт обдумывал идею удара по Англии, но он планировал его в другом направлении в зоне Средиземноморья, Египта. Летом в Пассариано в беседах с Дезе он развивал мысль о вторжении в Египет [346] . В письме Директории от 16 августа 1797 года он уже официально ставил вопрос о завоевании Египта. «Недалеко время, когда мы поймем, — писал он, — что для действительного сокрушения Англии нам надо овладеть Египтом» [347] . Таким образом, понимая первостепенное значение решающего удара по Англии, Бонапарт еще до назначения его командующим армией вторжения на Британские острова размышлял о том, как лучше поразить самого могущественного из врагов Республики, и склонялся в пользу удара по Египту.
346
A. Chuquet. Journal de voyage du general Desaix. Paris, 1907, p. 209, 254. Я сохраняю принятую русскую транскрипцию — Дезе; французы произносят его имя — Десекс.
347
Corr., t. 3, N 2103, p. 235.
Но, получив приказ о назначении командующим армией вторжения, Бонапарт не мог с ним не считаться. Приказ есть приказ. К тому же сама мысль о десанте в Англию или для начала в Ирландию обладала огромной притягательной силой. Водрузить победоносное трехцветное знамя над Букингемским дворцом, поразить самого опасного врага ударом прямо в сердце — что могло быть соблазнительнее для полководца, стремившегося приумножить свою славу?
8 февраля 1798 года без предупреждения, инкогнито в сопровождении Ланна, Сулковского и Бурьенна Бонапарт выехал к западному побережью. Он отдавал себе отчет в огромной трудности замышляемого предприятия. Здесь все ставилось на карту: престиж Республики, национальная слава Франции, будущность страны, судьба самого Бонапарта. Победа сулила огромный выигрыш… Но есть ли уверенность в победе? Все ли должным образом предусмотрено Директорией для успеха десанта? В этом можно было сомневаться. Не постигнет ли Бонапарта такая же неудача, что и Гоша? Нет ли в плане, навязанном ему Директорией, скрытой западни? Не хотят ли господа из Директории втянуть его в гибельную операцию, на обломках которой развеется слава Лоди и Риволи?
Все было возможно. Бонапарт ни в малой мере не доверял своим «друзьям из Директории». Ему хотелось все увидеть своими глазами, проверить на ощупь. Он посетил Булонь, Кале, Дюнкерк, Ньюпорт, Остенде, Антверпен и более мелкие пункты. По свидетельству Бурьенна, он до полуночи беседовал с матросами, рыбаками, контрабандистами «с присущим ему терпением, находчивостью, знанием, тактом, проницательностью», извлекая из этих бесед необходимые сведения [348] . Командующий объездил все прибрежные порты, все изучил.
348
Bourrienne. Memoires, t. II, p. 37.