Наполеон и Мария-Луиза
Шрифт:
25 апреля 1812 года царь потребовал, чтобы он отвел войска от границы. Ничего не ответив. Наполеон 5 мая в сопровождении Марии-Луизы внезапно выехал в Дрезден.
Там его встретили как повелителя Европы австрийский император, короли Пруссии, Баварии, Саксонни и целая орава великих герцогов, прибывших засвидетельствовать ему свою преданность.
Зрелище коронованной свиты, склоняющей перед ним обнаженные головы, преисполнило его гордостью и верой в то, что он непобедим. И уже 29 мая, когда Франц I отправился в Прагу насладиться обществом своей дорогой, вновь обретенной дочери, Наполеон выехал принимать командование войсками, выступившими против России.
Очень скоро Наполеон заметил, что русские избегают сколько-нибудь серьезного сражения.
— Да они трусы! — воскликнул он.
На самом деле это был коварный маневр. Русские, отступая, вынуждали его войска все дальше продвигаться в глубь необъятной России, где в скором времени солдаты «великой армии» остановились, скованные зимними холодами.
О героических подвигах мужчин, отличившихся в этом ужасном военном походе, написано много. О женщинах-участницах этой кампании известно меньше, хотя немало их сопровождало войска, днем скрашивая тяготы похода своим кулинарным искусством, а ночью искусством любить. Поэтому мне показалось небезынтересным опубликовать воспоминания одной из них, знаменитой Иды де Сент-Эльм, любовницы маршала Нея.
Вот этот необычный документ, проливающий свет на неизвестную сторону русской кампании 1812 года:
«В армейском обозе находилось довольно много женщин, и мне выпало счастье подружиться с молодой литвинкой, чье восторженное отношение к французам подвигло ее на геройство. Эта мужественная девушка сообщила принцу Евгению очень важные сведения о передвижении отряда Платова и снискала признательность и восхищение солдат. Нидия — так звали ее — не устояла лишь перед иной, более могущественной силой — силой страсти. Увы, ей выпала горькая доля потерять на этой ужасной войне того, кто был вдохновителем ее мужества. Я спросила как-то, зачем она подвергает себя таким страшным опасностям, и она ответила:
— Чтобы заслужить похвалу принца Евгения. Она могла бы также добавить: «И из-за моей любви к генералу Монбрену».
Не стану описывать, что нам пришлось пережить во время этого тяжелого похода, свидетельницами какой отчаянной смелости и упорства мы были.
Мы — четыре женщины, — среди которых только одна была француженка, держались вместе; путешествовать приходилось поочередно в коляске и в санях, а позже — пешком или верхом на лошадях. Двое несчастных погибли. Мы с Нидией оказались более приспособленными к тяготам походной жизни и выжили.
После перехода в тридцать лье через непроходимые болота мы расположились на отдых в красивом замке…
Когда мы вошли в Москву, к тому времени уже занятую нашими войсками, этот необъятный город показался нам огромным кладбищем; зрелище пустынных улиц, покинутых домов, всей этой разрухи было величественным и одновременно печальным…
Расположились мы на Санкт-Петербургской улице, в Мамоновском дворце, в котором квартировал принц Евгений. Вид этого молодого героя, восторженные возгласы боготворивших его солдат, — все это создавало полную иллюзию победы. И мы заснули, убаюканные приятными снами. Но среди ночи нас разбудили ужасные крики, которые могли означать грабеж или нападение неприятельских войск».
По приказу губернатора Ростопчина, отца графини де Сегюр, подожгли город, и Москва полыхала.
«Очень скоро, — продолжала Ида де Сент-Эльм, — солдаты 4-го корпуса вышибли двери нашего временного жилища и заставили нас немедленно покинуть уже занявшийся огнем дворец. Как описать ужасающую сцену, открывшуюся нашему взору?
Без провожатых, брошенные на произвол судьбы, бежали мы через этот бескрайний город, мимо пепелищ, сваленных грудами трупов, подгоняемые толпами бегущих солдат, обезумевших несчастных жителей, спасающих свою жизнь, и поджигающими все подряд ордами негодяев.
У нас с Нидией были пистолеты. Сила и храбрость, которыми мы были наделены от природы, удвоились посреди этого грозного хаоса. За поворотом улицы мы заметили троих мерзавцев, грабивших беззащитного раненого воина. Нидия, не раздумывая, выхватила пистолет и выстрелила в одного из бандитов. Тот упал замертво. Его соучастники, трусливые, как все уголовники, убежали при виде двух женщин. Мы отнесли раненого в ближайшую церковь…»
Пока Наполеон терял драгоценное время в Москве, со дня на день надеясь, что царь вступит с ним в мирные переговоры, наступила зима. За несколько дней дороги покрылись снегом, а температура понизилась до минус 20 градусов. И тогда император, поняв, в какую попал ловушку, решил отвести войска в Польшу. Но чтобы это не выглядело как отступление, он оставил маршала Мортье с десятитысячным гарнизоном в Кремле. 19 октября после 35 -
дневной оккупации французская армия покинула Москву. Тем временем русские, перегруппировав свои силы, ждали Наполеона на Смоленской дороге, с твердым намерением нанести ему сокрушительный удар.
Вновь предоставим слово Иде де Сент-Эльм:
«Этой легендарной эпопее и, в частности, лишениям и нечеловеческим страданиям отступавшей французской армии посвящено немало талантливых произведений. Но никакие художественные приемы не в состоянии воспроизвести все нюансы и цветовые оттенки этой грандиозной трагической картины.
Я видела несчастных женщин, отдававшихся лишь за то, чтобы погреться у костра. Они погибали брошенные, замерзающие в снегах, растоптанные сапогами те», кто не узнавал в них своих вчерашних возлюбленных.
В первое время казаки не нападали на обоз, но вскоре они зашли с тыла. Я не обладала такой отвагой, как Нидия, но при приближении зверя почувствовала, что его надо убивать.
Казаки бросались на наших солдат, но не для того, чтобы сразиться с ними в честном бою, а чтобы ограбить и раздетыми оставить замерзать в снегах. Во время первого налета Нидия восемь раз выстрелила из пистолета, и пять пуль попали в цель. Я старалась не отставать от нее. Какой-то солдат, целившийся из-за моего плеча, сказал:
— У вас дрожит рука… Уж не из жалости ли к этой сволочи?
Я выстрелила.
— Прямое попадание! Молодец! — бросил солдат, скусывая следующий патрон. Эти лаконичные слова одобрения заставили меня содрогнуться.
Нидия в крайней степени возбуждения с карабином в руке уже собиралась ринуться в самую гущу схватки, но шум приближавшейся кавалерии обратил казаков в бегство.
Нидию так хвалили, так ею восхищались, что мне стало стыдно: ведь я не проявила достаточно мужества и тем самым как бы не оправдала ее доверия.