Наполеон и Мария-Луиза

Бретон Ги

Кортеж разрезал толпу, промчался мимо и продолжал путь. Жители Суасона были весьма разочарованы, а некоторые зубоскалили:

— Небось, их ждет брачная ночь! Есть от чего торопиться!..

Их комментарии были бы более игривыми, если бы они видели Наполеона несколькими минутами позже, когда он попросил Каролину пересесть в другую карету и продолжал путь наедине с супругой…

Была ночь, когда дорожная карета их величеств остановилась у парадного подъезда Компьенского дворца, и Мария-Луиза в длинном бархатном плаще и шляпке с перьями попугая, опершись на руку Наполеона, мелкими шажками направилась к дворцу, как-то странно подпрыгивая на ходу, к удивлению присутствующих.

Видно было, что ее что-то беспокоит.

Войдя в гостиную, где две маленькие девочки, смущаясь, поздравили ее и преподнесли цветы, императрица не переставала переминаться с ноги на ногу и вымученно улыбаться. Ее улыбка скорее походила на судорожную гримасу.

Она поблагодарила и, наклонясь, шепнула что-то своей компаньонке, мадам де Монтебелло. Та, сделав ей, знак и немало не заботясь присутствием придворных, которые ожидали очереди быть представленными императрице, быстро повлекла ее в глубь дворца. Видя, как императрица с искаженным лицом и неестественно прижатыми к бокам локтями пробежала мимо, кое-кто с сожалением вспомнил об изысканных манерах и добром нраве Жозефины. Члены императорской семьи почитались как бы полубогами, поэтому никому не могло прийти в голову, что Марии-Луизе просто-напросто приспичило удалиться в туалет….

Спустя несколько минут Мария-Луиза снова появилась в зале. Она улыбалась с видимым облегчением.

Началась церемония представления. Раскрасневшаяся от волнения мадам де Монтебелло воспользовалась моментом и побежала рассказать подругам о том, куда и зачем удалялась Мария-Луиза. Придворные дамы, крайне польщенные тем, что им довелось узнать такую интимную подробность, сочли начало царствования Марии-Луизы весьма интересным и пикантным.

Но вот все, кого надлежало представить императрице, были представлены, и когда, по мнению придворных, уже настало время проследовать в залу, где был накрыт стол, Наполеон взял Марию-Луизу за руку и увел в комнату. Там находился монсеньер Феш. Император отошел с ним к окну, и между ними состоялся такой диалог:

— Церковь признает брак по доверенности?

— Да, сир.

— Значит, императрица и я — законные супруги?

— Да, сир!

Наполеон облегченно вздохнул и улыбнулся.

— Благодарю вас! — сказал он и, отослав епископа, Каролину и фрейлин, приблизился к Марии-Луизе.

— Как вас напутствовали в Вене? — спросил он.

Императрица покрылась легким румянцем:

— Принадлежать полностью мужу и во всем ему повиноваться!..

При этих словах Наполеон потер руки.

— Великолепно! — сказал он. — В таком случае, раздевайтесь и ложитесь, я сейчас вернусь.

Дрожа от возбуждения, он удалился на свою половину, чтобы переодеться, принять ванну и надушиться. Четверть часа спустя, он вновь появился перед Марией-Луизой в халате на голое тело.

Забившись в угол постели и натянув до самого носа одеяло, эта юная особа, еще год назад не подозревавшая, что мужчины чем-то отличаются от женщин, старалась воскресить в памяти отрывочные и беспорядочные сведения о том, что должно происходить в брачную ночь.

Наполеон молча скинул халат и одним прыжком очутился возле жены. «И тогда она поняла, — пишет историк, — что соединила свою жизнь с решительным человеком».

Пока Наполеон с присущим ему темпераментом и напористостью преподавал императрице первый урок любви, гости ждали, когда их пригласят к столу.

Вскоре к ним вышел камергер и объявил:

— Их величества изволили уединиться!

Все остолбенели.

Как, королевская чета изволила тайком от всех отправиться обедать! Нет, это просто невероятно!

— Но где же они? — спросил кто-то из приглашенных.

Тут появился запыхавшийся генерал Бертран, и его слова были ответом на этот вопрос:

— По-видимому, они в постели!

Герцоги и герцогини, маршалы и бароны в полной растерянности переглянулись. На их памяти такой бесцеремонной и бесстыдной брачной ночи еще не было.

Поджав губы, все разошлись по своим комнатам. Но, несмотря на напускную строгость и внешнее суровое осуждение, что-то неуловимое в их взглядах говорило о том, что думают они иначе.

«Назавтра, во время утреннего туалета, — сообщает нам Констан, — император спросил меня, заметил ли кто-нибудь, что он нарушил этикет. Я ответил, что нет, рискуя быть уличенным во лжи. В эту минуту вошел придворный, который еще не был женат. Его величество потрепал его по щеке и сказал: „Дорогой мой, женитесь только на немке. Немки — лучшие женщины в мире: нежные, добрые, наивные и свежие, как розы“. Судя по довольному виду его величества, можно было заключить, что он нарисовал портрет конкретной женщины и совсем недавно расстался со своей моделью.

Приведя себя в порядок, император вернулся к императрице, а к полудню приказал подать завтрак прямо в спальню, велев служанкам ее величества накрыть столик около кровати. Весь остаток дня он был весел и обаятелен…»

Вечером в кругу друзей он объявил:

— Она делала это, смеясь!

В течение суток император беспрестанно рассказывал о брачной ночи, не забывая упомянуть о девственности Марии-Луизы, в подробностях живописал испытанное наслаждение и продолжительность любовных утех. Затем настало время подумать о серьезных вещах.

29 марта супруги выехали в Сен-Клу, где при большом стечении народа, в присутствии всего двора был отпразднован их гражданский брак, а 2 апреля, в яркий солнечный день, императорская чета торжественно въехала в столицу.

Под торжественные возгласы трех миллионов зрителей Мария-Луиза прошла пешком по Елисейским полям до площади Согласия. Там, где семнадцать лет назад была гильотинирована ее знаменитая тетка, Мария-Антуанетта, французский народ сегодня приветствовал новую императрицу-австриячку…