Наполеон
Шрифт:
«Нас кормили и содержали превосходно, как самых богатых офицеров, — куда богаче большинства наших семей и многих из нас самих в будущем», — вспоминает Наполеон. [522]
Жизнь его в Париже мало отличалась от бриеннской: тот же военный порядок и внешний обряд благочестия; то же плохое учение и ненасытное пожирание книг; та же ненависть к французам и грызущая тоска по родине.
Новым было только одно — обостренное чувство неравенства: юные потомки древних родов, князья Роганы-Геменеи, герцоги Лавали-Монморанси, поглядывали с высоты величия на этого захудалого корсиканского дворянчика. Но он себя в обиду не давал; только что задирали, отвечал кулаками. «Роздал-таки я тогда немало затрещин!» — вспоминает, через много лет, не без удовольствия.
522
Chuquet A. M. La jeunesse de Napol'eon. T. 1. P. 210.
Свой «уголок» старался отвоевать и здесь. Раз, когда заболел и лег в лазарет сожитель его по комнате Наполеон тоже сказался больным, получил позволение не выходить, запасся провизией, запер дверь на ключ, закрыл ставни, занавесил окна и прожил так два-три дня, в совершенном уединении, в темноте и безмолвии, читая, мечтая днем при огне. Эта парижская темная комната — то же что айяччская дощатая келийка и бриеннская «пустынька» — метафизический затвор, «пещера», «остров» — святая ограда личности. «Он всегда один, с одной стороны, а с другой — весь мир», — скажет впоследствии о великом человеке — о себе самом. [523]
523
R'emusat C.-'E. G. de. M'emoires. T. 1. P. 231.
Кто-то из товарищей нарисовал на него карикатуру; детский рисунок плох, но любопытен: Наполеон — великан с чудовищным лицом в длиннополом кадетском мундире, в маленькой треуголке и косичке с лентою; карлик-учитель схватил его за косу, стараясь удержать; но великан выступает вперед, с дубиной в руках, решительной поступью, такою тяжкою, что кажется, земля под ним дрожит. А внизу подпись: «Бонапарт бежит, летит на помощь к Паоли, чтобы освободить его от врагов». [524]
524
Chuquet A. M. La jeunesse de Napol'eon. T. 1. P. 262.
Сохранился портрет Наполеона в юности. [525] Вопреки отзыву Коралио, лицо болезненно: ввалившиеся щеки, впалые, огромные глаза, с неподвижным взором лунатика; лицо человека, пожираемого внутренним огнем. Длинные, до плеч, прямо и плоско лежащие волосы, большой орлиный нос; тонкие строго сжатые губы не улыбаются, но если улыбнулись, то, кажется, прелестной улыбкой синьоры Летиции — улыбкой Джиоконды или этрусской Сибиллы. Главное же в этом лице — обнаженная воля: «Я всегда делаю то, что говорю, или умираю». [526]
525
Miot de Melito A. F. M'emoires. P., 1880.
526
Ibid. T. 2. P. 274. «Je fais toujours ce que je dis. ou je meurs».
24 февраля 1785 года Шарль Бонапарт скончался в Монпеллье, от рака в желудке!
«Утешьтесь, маменька, этого требуют обстоятельства, — пишет Наполеон Летиции. — Мы удвоим наши заботы о вас, нашу благодарность, и будем счастливы, если наше послушание вознаградит вас хоть немного за незаменимую потерю возлюбленного супруга».
Пишет и дяде, архидьякону Люсьену, опекуну: «Мы потеряли отца. Бог один знает какого… Все, увы, предсказывало в нем опору нашей юности. Но Верховное Существо судило иначе. Воля Его неизменна». [527]
527
Levy A. Napol'eon intime. P. 34–35.
Тот же холод и здесь, как в том письме о братце Иосифе, ледяная кора, а под нею — кипящий родник — любовь к «своим». «Я живу только для своих», — скажет в одну из самых горьких минут своей жизни. [528] Когда он говорит матери: «Мы удвоим наши заботы о вас», — это не пустые слова. С первою вестью о смерти отца чувствует себя главой семьи. Мужественно подставляет детские плечи под бремя недетское: помнит святой урок Земли-Матери — носить бремена. «Я держал мир на плечах», — скажет впоследствии. [529] Тяжесть мира начал подымать уже тогда, пятнадцатилетним мальчиком.
528
Masson F. Napol'eon et sa famille. P., 1900. T. 1. P. 114.
529
Lacour-Gayet G. Napol'eon, P. 336.
28 октября 1785 года Наполеон выпущен был из Парижской военной школы в артиллерийские подпоручики Ла-Ферского полка.
III. АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ ПОРУЧИК. 1785–1792
Полк стоял гарнизоном в захолустном городке Валенсе, в Дофинэ, близ Савойи.
Трудные дни начались для Наполеона, труднее, чем в школе. Надо было всему учиться с азов: дворяне-кадеты выпускались из военной школы без всяких практических знаний; не то что пушки, и ружья зарядить не умели, как следует.
Артиллерийское учение, по военному уставу, начинаясь с низших чинов — простым рядовым канониром, унтер-офицером, капралом, сержантом, продолжалось столько времени, сколько полковой командир считал нужным, сообразно с умом и прилежанием ученика.
Бонапарт, в течение трех месяцев, прошел всю эту школу. Целые дни учился на Валенском полигоне маневрам, устройству батарей, фейерверочному делу и стрельбе из гаубиц, мортир, фальконетов; в теоретических классах слушал курсы высшей математики, тригонометрии, интегрального и дифференциального исчисления, прикладной физики, химии, фортификации, тактики. Наскоро закусывал в плохонькой гостинице «Трех Голубей» или просто в пекарне съедал два пирожка, запивал их стаканом воды, молча кидал два су на прилавок и шел опять на учение. Работал по шестнадцать часов в сутки.
Квартировал у мадемуазель Бу, старой девицы, хозяйки клубного кафе, в нижнем этаже, в маленькой комнатке, рядом с биллиардною, откуда доносился непрерывный стук шаров и крики маркеров.
«Знаете, как я жил тогда? — вспоминает он. — Носу не показывал в кафе и в общество; ел сухой хлеб, сам чистил платье, чтобы носилось подольше. Не желая отличаться от своих товарищей бедностью, я жил как медведь, всегда один в своей маленькой комнатке, с единственными друзьями — книгами. Да и те чего мне стоили! Сколько надо было урезывать себя в самом необходимом, чтобы купить эту радость. Когда же, ценою долгих лишений, я накапливал наконец франков десять, то бежал в книжную лавку. Но часто, пересматривая книги на полках, я впадал в грех зависти и долго томился желанием, прежде чем мой кошелек позволял мне купить книгу. Таковы были порочные наслаждения моих юных годов!» [530]
530
Lacour-Gayet С. Napol'eon. P. 17.
«Здесь у меня никаких развлечений, кроме работы, — пишет он матери. — Новый мундир надеваю раз в неделю; сплю невероятно мало: в десять ложусь, встаю в четыре, ем только раз в сутки: это полезно для моего здоровья». [531]
«Я знаю, что такое бедность, — скажет император с гордостью. — Когда я имел честь быть подпоручиком, я ел сухой хлеб и запирал дверь на ключ, чтобы не видели моей бедности». [532]
Беден, робок и дик. «Унижен и оскорблен… Начальники и товарищи не любят его… говорят, что у него характер невозможный в обществе». [533] Живет как монах или «спартанец». Женскую любовь презирает: «Я считаю любовь вредною для общества или для личного счастья людей. Если бы боги освободили мир от любви, это было бы благодеянием». — «Что бы вы могли сделать для защиты отечества? — говорит он в диалоге о любви влюбленному юноше. — На что вы годны? Государство, граждане, общество — какое вам до всего этого дело?.. Взор, пожатие руки, поцелуй, — и что вам страдания отечества?» [534]
531
Levy A. Napol'eon intime. P. 43.
532
Ibid. P. 45.
533
Abrant'es L. S.-M. M'emoires. T. 1. P. 15.
534
Napol'eon. Manuscrits in'edite, 1786–1791. P. 523, 529.