Напряжение растет
Шрифт:
Массивная, окрашенная под позолоту рама с портретом переместилась на пол, открывая доступ к белому прямоугольнику двери с механической ручкой-«бабочкой» и отверстием под ключ. От сердца слегка отлегло – была бы хитрая электроника или вензель Демидовых в уголке дверцы, то проще было бы уйти, убедив себя, что не могла быть начальница такой дурой… А так – ухмыльнулся Коля – посмотрим, на что он еще способен.
Взлом сейфов – вообще не его профиль, но это даже сейфом было сложно назвать. Так, пародия в расчете на случайных воришек, а скорее – деталь интерьера, чтобы дополнить образ большого босса. Всего дел – прикинуть расположение подпружиненной детали, которой блокируется засов замка от перемещения, и «надавить» на него стихией, даже покореженного дара на такое хватит. Щелк – и тяжелая,
Дохнуло приторным запахом духов из открытого флакона у самой дверцы. Николай аж отшатнулся – еще не хватало, чтобы Машка унюхала, – и, подцепив двумя пальцами флакон, вытянутой рукой отставил его на дальний край стола. На обратном пути прихватил стул – проще рассмотреть содержимое сейфа сверху, не прикасаясь к нему.
Внутри – бумаги, сцепленные скрепками, уложенные в цветной пластик файлов, аккуратно сложенные стопкой. У левого края несколько миниатюрных кассет и черный корпус диктофона – все в прозрачном файле. Две пухлых пачки с алыми банкнотами у задней стенки, укрытые еженедельником от случайного взгляда.
А на самом дне сейфа, под другими бумагами, проглядывал серый картон личного дела – точно такой же, как у сотен папок в архиве.
Еще десяток минут Николай внимательно рассматривал содержимое, впечатывая в память расположение каждого листочка, каждого изгиба пластика – после его ухода все должно выглядеть абсолютно так же. Мысль, что он уже перешел ту грань, что отделяла простое любопытство от взлома с проникновением, вынуждала действовать максимально аккуратно. Визит в кабинет еще можно было как-то объяснить – мол, услышал шум, звон стекла, решил проверить… а вот насчет сейфа придется объяснять уже прокурору. Потому он и стоял, то закрывая глаза, чтобы восстановить содержимое по памяти до последней детали, то открывая вновь, сверяя запомненное с реальностью. Когда Николай уверился, что запомнил все точно, рукой аккуратно поддел за самый низ, чтобы протиснуть под основание горки бумаг ладонь, и медленно перенес все на стол. Далее – разложить все послойно, «размазав» содержимое по плоскости стола. И последним аккордом – скинуть с себя кофту, подоткнуть ею низ двери, чтобы свет не пробивался в коридор, и закрыть дверь на ключ.
Чтение получилось… занимательным. Настолько, что Николай, еще не просмотрев и трети бумаг, начал беззвучно повторять: «Сволочи. Какие же они сволочи».
Информация никак не укладывалась в голове. Они же женщины! Даже дикие звери жалеют младенцев, а эти… сложно слово подобрать. Николай никак не мог назвать себя «чистеньким», но в такую откровенную грязь ни он, ни его отряд в жизни не лезли.
Если убрать эмоции… с-суки, какие они все же с-суки… Так вот, если все-таки убрать эмоции… Есть у одаренных логичная в общем-то особенность – тело под влиянием дара изменяется, привыкая пропускать через себя энергию, усиливается для восприятия нагрузок. Характер изменений индивидуален, как рисунок радужки или отпечаток пальца, влияет на него все: возраст, стаж, стихия, частота практик, наследственность, любимые заклинания и еще сотня других причин. Дар рисует внутри тела уникальную картину энергетических линий и их взаимодействия – поэтому, потеряв ногу, Николай практически утратил над стихией контроль. Теперь представьте, что в результате травмы, болезни или старости какой-то орган выходит из строя – одаренные не бессмертны и подвержены болезням, хоть и в куда меньшей степени, чем обычные люди. Можно обратиться к Целителям – они помогут, но тоже далеко не всесильны. Иногда нет другого выбора, кроме трансплантации органа.
И вот в тело одаренного, в его энергетическую структуру, в картину дара, вставляют осколок чужого тела. Если это орган другого одаренного – эффект будет похлеще забитого в зеркало гвоздя. Разве что сын поделится с отцом почкой или частью кожи, но только при условии, что они практиковали одинаковую стихию… и далее по списку. Без гарантий. Поэтому трансплантируют от обычных людей. В отлаженном механизме появляется крайне хрупкая деталь, сродни глиняной шестеренке в чугунном механизме паровоза. Чуть напряжешься – и разлетится в клочья, обрывая жизнь хозяина. Прирабатывать новую деталь придется очень долго, и чем больше возраст, тем капризнее дар относится к поврежденному полотну тела.
Но давайте представим невозможную ситуацию – хорошо развитого, спортивного, абсолютно здорового одаренного, который к четырнадцати годам так толком и не коснулся своего дара. Его тело пронизано энергией, но из-за отсутствия практик вместо картины дара – чистый холст. Вырезай и латай любое старое полотно – рисунок на нем восстановится сам… и никаких ограничений на пользование даром.
Невозможная ситуация, совершенно. Во-первых, парень должен пройти мимо проверки на дар при рождении, при поступлении в детский сад, в школу и далее – на школьных медосмотрах. Во-вторых, соблюдать диету, заниматься спортом, быть достаточно интеллектуально и духовно развитым. В-третьих, не пользоваться силой, не тренироваться, не осознавать себя одаренным вовсе – иначе ведь сам потянется к стихии, не удержится. Невозможно, тем более при соотношении одаренных один к десяти тысячам…. Невозможно, особенно с учетом пристального внимания СИБ… Или очень, очень дорого. Какие же они все-таки сволочи, Максимка…
Николай в свое время очень плотно интересовался этой темой – сам ведь калека, но даже его воротило от мысли убийства ребенка ради обретения ноги или руки. Это надо быть совершенно повернутым головой, пресыщенным властью и беззаконием, чтобы равнодушно ждать, пока для тебя вырастят новое сердце, печень, почки. Эхом пронеслась мысль – куда же он вляпался?..
Куда более спокойно он прослушал записи на миниатюрных кассетах – диктофон показывал почти полный заряд, так что Николай понадеялся, что хозяйка спишет отсутствие одного деления батареи на саморазряд… если вообще заметит. Говорила только Машка, прямым текстом выдавая планы в ответ на вроде бы безобидные вопросы своей начальницы. Если послушать, то представлялось, будто единственным и главным организатором всего была именно дородная нянька. Директриса явно подстраховывалась, ступая по скользкой дорожке. Правда, ей эти записи вообще не помогут: стоит вылезти краешку правды – убьют всех. Причастных, непричастных, его – Николая, выжгут весь интернат. Заказчик не даст СИБ и шанса на зацепку. Потому что есть такие преступления, что не поможет ни титул, ни деньги, ни старые заслуги, ни собственная армия – такую гниду придут убивать все.
А диктофон продолжал петь тонким голоском еще вчера близкой женщины… И было там даже о нем самом – краешком, когда Мария обсуждала, как потратит целое озеро денег. В планах калеки не оказалось, а когда начальница напомнила о стороже… От ответа в сердце кольнуло, виски налились тяжестью, как при смене погоды. Николай даже не ожидал, что это может быть так больно.
За окном алел рассвет, мягко намекая, что посиделки над бумагами надо бы сворачивать. Коля вернул все на место, тщательно воссоздав первоначальный облик, поднял с пола кофту, надел обувь и покинул кабинет, мрачно рассуждая: что же ему делать дальше?
Взять все и понести в ближайшее отделение? Допустим самый идеальный вариант – что его не убьют сразу, дело получит ход, виновных колесуют. Что дальше? А дальше его найдут родственники казненного – что-то вроде троюродных племянников, которых нельзя будет прицепить к делу – и устроят очень долгую и очень мучительную смерть. Справедливость и ее отсутствие тут ни при чем, традиции такие. Нельзя простолюдину быть причиной смерти аристократа и остаться при этом в живых.
В долю к бабенкам он не пойдет – крохи души еще не выгорели, чтобы опуститься так низко. Да и не возьмут его в долю – убить дешевле.
Вывалить информацию журналистам, скинув конверт без указания отправителя? Интернат сгорит в тот же день.
Так и доковылял до своей комнаты, перекатывая невеселые мысли. А потом посмотрел на спящего паренька, зарывшегося под три одеяла, – и все вновь стало на свои места. У него ведь есть план? Найти родичей мальца, огрести кучу денег и жить как князь! Так чем же это плохо? А насчет планов больших людей… Коля азартно улыбнулся и подвигал правым плечом, разминая, – вряд ли парень откажется от уроков стихии ветра. А если откажется – получит по шее. Старые методы – надежные методы, это вам любой из «Древичей» подтвердит.