Нарком Фрунзе. Победитель Колчака, уральских казаков и Врангеля, покоритель Туркестана, ликвидатор петлюровцев и махновцев
Шрифт:
12 января П.Б. Струве опубликовал в либеральном журнале «Освобождение», редактором которого он являлся, статью «Палач народа». Текст ее был эмоциональным и яростным: «Народ шел к нему, народ ждал его. Царь встретил свой народ. Нагайками, саблями и пулями он отвечал на слова скорби и доверия. На улицах Петербурга пролилась кровь и разорвалась навсегда связь между народом и этим царем. Все равно, кто он, надменный деспот, не желающий снизойти до народа, или презренный трус, боящийся стать лицом к лицу с той стихией, из которой он почерпал силу… После этого мы не будем с ним говорить. Он сам себя уничтожил в наших глазах – и возврата к прошлому нет. Эта кровь не может быть прощена никем из нас».
Сам император Николай II отмечал в дневнике в день расстрела шествия: «В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять
Но подавляющее большинство тех, кто высказывался о трагических событиях, возлагали вину именно на императора. Даже убежденные монархисты. Барон Врангель, отец того самого Врангеля, с которым Фрунзе выпадет сражаться в Крыму, с горечью записывал тогда: «Одно мне кажется несомненным: выйди государь на балкон, выслушай он так или иначе народ, ничего бы не было, разве то, что царь стал бы более популярен, чем был… Как окреп престиж его прадеда, Николая I, после его появления во время холерного бунта на Сенной площади! Но царь был только Николай II, а не Второй Николай».
И если так высказывались верные и преданные сторонники престола, то уж революционеры в выражениях не стеснялись вовсе. Ленин уже 18 января опубликовал в газете «Вперед» (выходившей в Женеве) статью «Начало революции в России», полную призывов к свержению существующей власти. «Теперь вряд ли возможны сомнения в том, что правительство умышленно давало сравнительно беспрепятственно развиться стачечному движению и начаться широкой демонстрации, желая довести дело до применения военной силы, – писал Владимир Ильич. – И оно довело до этого! Тысячи убитых и раненых – таковы итоги кровавого воскресенья 9 января в Петербурге. Войско победило безоружных рабочих, женщин и детей. Войско одолело неприятеля, расстреливая лежавших на земле рабочих…»
Профессор Гарвардского университета, автор обширного труда «Русская революция» Ричард Пайпс указывал в своем исследовании, что именно 9 января распространило революционные побуждения на широкие массы. Причем – стремительно, ведь еще за неделю до трагических событий тот же Струве сетовал, что в России нет революционного народа.
В 1904 году народные массы еще сохраняли спокойствие, революционные требования к правительству предъявляла только образованная элита – студенты и другая интеллигенция, а также помещики-земцы. Основные настроения были либеральными, то есть «буржуазными». И социалисты в этих событиях были лишь на второстепенных ролях агитаторов и террористов. Основная масса населения – крестьяне, а также и рабочие – наблюдали политические столкновения со стороны… Пассивность народных масс вдохновляла правительство, так сказать, не уступать своих позиций без боя… Но 9 января, в день расстрела рабочей демонстрации в Петербурге, положение драматически переменилось. С этого дня, вошедшего в историю под именем «Кровавого воскресенья», революционное пламя разнеслось по всем слоям населения, превратив революцию в явление массовое…
Власти попытались исправить ситуацию. От имени императорской четы были выделены 50 тысяч рублей в помощь раненым и семьям погибших. Спешно организовали для группы благонадежных рабочих аудиенцию у императора. Но произнесенная на этом мероприятии и опубликованная в печати царская речь оказала обратный ожидаемому эффект. Слова «Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их» были восприняты как насмешка над погибшими и пострадавшими – сперва, мол, велит стрелять по людям, а потом их же и прощает…
После этого остановить революцию было уже невозможно. Русское общество, и без того наэлектризованное, взорвалось возмущением. Записанная Владимиром Бонч-Бруевичем песня на стихи неизвестного автора отражает это настроение:
…Мы мирно стояли пред Зимним дворцом,Царя с нетерпеньем мы ждали,Как вдруг между нами и царским крыльцомНа ружьях штыки заблистали.И рота за ротой, все супротив нас,Вмиг фронтом развернуты были,Направили дула нам в лица как разИ в грозном молчанье застыли…Так тихо, так жутко. Вдруг слышится «пли!».Опомниться мы не успели,Свалились уж многие на снег в крови,За залпом же залпы гремели.И ужас объял нас. Безумно крича,Мы с страшного места бежали…Неизвестный автор стихотворения далее описывает, как смятение и ужас превращаются в ярость, суля неистовые потрясения ради справедливого возмездия:
И грозно толпа заревела кругом;Рабочие, вскинувши руки,Клялися побиться с венчанным врагом,Отмстить за страданье и муки.Тот клич по стране прокатился волной,Набатом звучал он в народе:В столицах, в глуши деревеньки роднойРаба пробудил он к свободе.И красное знамя взвилось, как маяк.Звучат «Марсельезы» напевы.Студент бросил книгу, рабочий – верстак,И пахарь забросил посевы.Многие советские авторы описывали молодого Фрунзе как активного участника митингов, предшествовавших Кровавому воскресенью. Часто его изображали не только как прекрасного оратора, но и как человека, который с самого начала выступал против инициативы Гапона, предупреждая, что добром это не кончится. Описано, как на одном из митингов на Выборгской стороне, на заводе «Промет» в Тихвинской улице, Фрунзе попросил слова после Гапона и сказал: «Я – студент. Ни в какой партии не состою. Имя мое Михаил, а фамилию не скажу. Как говорит отец Георгий, Господь Бог знает мою фамилию, а полиция пускай останется в неведении: мне еще учиться надо!» Слушатели одобрительно посмеялись с полным пониманием, и будущий герой Гражданской войны произнес такую речь: «Добрых царей я не знаю. Римский император Нерон забавлялся тем, что кидал на растерзание львам первых последователей Иисуса Христа. Королева прекрасной Франции Екатерина Медичи, правившая за своего сына Карла Девятого, не шевельнула рукой в ту короткую августовскую ночь святого Варфоломея, когда ее католики очень ловко вырезали тридцать тысяч гугенотов. Русский император Николай Первый без содрогания повесил на валу Петропавловской крепости декабристов: Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского. Миротворец Александр Третий казнил Перовскую, Желябова, Кибальчича, Ульянова. Николай Второй каждодневно ссылает передовых людей в места отдаленные: у нас, в Семиречье, на каждой улице по ссыльному. А виноваты они только в том, что желали вам добра. Господин Гапон забивает нам голову детскими сказками. Царь не потому зол на революционеров, что он вампир. Он главный помещик России, и всякое потрясение основ империи касается лично его, а потом уж его сановников. Богатые никогда по доброй воле не делятся благами с бедными – не мне вас учить! Отнять у них все добытое вашими руками – это иное дело! А клянчить да плакать, ей-богу, – это удел побирушек, а не рабочего класса!..»
Так оно было или нет, но в те дни Михаил Фрунзе был в Петербурге, и события 9 января его потрясли. 15 марта 1905 года он написал матери: «Милая мама! На мне, пожалуй, должна ты поставить крест… Потоки крови, пролитые 9 января, требуют расплаты. Жребий брошен, Рубикон перейден. Отдаю всего себя революции…» Но поскольку кипели и бушевали почти все слои населения, причем массово, то полиции оказалось не до того, чтобы помнить о высылке Фрунзе в Поволжье и необходимости его туда препроводить и держать там под надзором.
Первые шаги на боевом пути
Из Питера Фрунзе уехал в Москву, а потом – в город Иваново-Вознесенск. Уже в качестве начинающего, но все же профессионального революционера.
В начале 1905 г. стал работать в Иваново-Вознесенском промышленном районе. Был одним из организаторов и руководителей известной стачки текстильщиков в 1905 г., охватившей весь промышленный Иваново-Вознесенский район. Был делегатом IV (Объединительного) съезда РСДРП в Стокгольме от Иваново-Вознесенского комитета. Был организатором Иваново-Вознесенской окружной организации, а затем Иваново-Вознесенского союза РСДРП, охватывающего как городскую Иваново-Вознесенскую организацию, так и весь Иваново-Вознесенский промышленный район (Иваново-Вознесенск, Шуя, Кинешма, Тейково, Родники, Юрьевец, Южа и пр.).