Народ, да!
Шрифт:
Рулевой спрашивает Майка, что делать.
— Я сам поведу баржу! — кричит Майк и становится к штурвалу. — Эй вы там, на пароходе, перед вами первый хвастун и крикун с великой Миссисипи! — орет Майк. — Герой — хвост трубой! Ку-ку-у! Дикий скакун, крокодил косоглазый. Половинка наполовинку! И еще немножко от красной кусаки черепахи. А остальное из сухих сучков и колючек. Эй вы там, разводите пары, не бегите, попробуйте на зубок, какой я крепкий орешек! Ну же, не пытайте мое терпение! У меня чешутся руки. Ку-ка-ре-ку-у!
Рулевой видит, что громадина пароход уже вырос над самой их баржей, и снова спрашивает Майка, что же делать.
— Потопить его! —
Наконец, лоцман на пароходе замечает Майка и дает сигнал за сигналом, чтобы предупредить об опасности. А Майк ему отвечает своим громоподобным голосом, чтобы тот убирался, пока цел.
Потом раздается страшный удар и треск ломающегося дерева. Половина людей из команды Майка оказывается в воде, а его габара тут же идет ко дну, потому что груз на ней был слишком тяжел. Когда габара затонула, Майк крикнул своим ребятам, чтоб плыли к берегу. Выйдя из воды, он отряхнулся, а потом опустился на землю и с негодованием поглядел на реку. Да, он проиграл. Ему даже не доставило радости наблюдать, с каким трудом поднимался вверх по реке пароход с огромной дырой на боку.
Отсидевшись, Майк встал и сказал:
— Я ухожу с реки! Я всегда говорил, что уйду, если проиграю сражение. Я ухожу дальше на Запад, теперь там граница. Там меньше людей и еще не изобрели всяких паров, дыма и лязгающих машин, которые не дают человеку жить спокойно. Пора уходить!
И, вскинув Всех Застрелю на плечо, Майк ушел на Миссури, где собрались главные скупщики пушнины, ушел прямо к ним. Там Майк и Всех Застрелю тоже быстро прославились, точно как было на Миссисипи и в Питтсбурге в те времена, когда они еще стояли на фронтире. И до сих пор никому не удалось его перегнать, перекричать, пересилить, перепрыгнуть, перехитрить и пере… — если бы только так можно было сказать — перестрелять. Никому из живущих на том и на этом берегу великой реки с ее притоками от Питтсбурга до Нового Орлеана и снова до Сент-Луи и дальше на Запад. Ку-ку!
Пекос Билл
Пересказ Н. Шерешевской
Каждый и всякий в краю скотоводов скажет вам, кто такой Пекос Билл. Он был самый дикий на Диком Западе. И не кто-нибудь, а именно он изобрел лассо. Он вырос среди койотов и знать не знал, пока ему не стукнуло десять лет, что он не степной волк, а человек.
Случилось все так. У отца его было большое ранчо на Ред-Ривер, то есть на Красной Речке, в восточном Техасе. Жилось ему там прекрасно, пока по соседству в двух днях езды от него не появилось еще одно ранчо. И отцу Пекоса Билла показалось, что жить стало тесновато. А потому он посадил на повозку двадцать семь своих детишек, включая Билла, который только совсем недавно родился, и двинул дальше на Запад.
Дороги в то время были плохие, все в колдобинах и ухабах, и повозку трясло и качало. На одном повороте, как раз у реки Пекос, ее так подбросило, что малютка Билл скатился на землю. Но прошло целых две недели и одиннадцать дней, когда родители снова пересчитали своих детей. На этот раз их оказалось всего двадцать шесть. Однако сами согласитесь, ехать назад, чтобы искать Билла, было уже поздновато.
К счастью, с Биллом обошлось все благополучно. Он пристал к стае койотов и выучился их
Билл так и не отставал от койотов, пока ему не исполнилось десять лет. И вот в один прекрасный день, рыская по кустам, он повстречался с ковбоем. Ковбой увидел совсем голого мальчишку и очень удивился.
— А где же твоя ковбойская шляпа? — спросил он Билла. — Ковбой без шляпы не человек!
— А я не человек, — сказал Билл. — Я койот. Видишь, у меня блохи?
— У каждого ковбоя блохи, — ответил ковбой. — Никакой ты не койот, ты человек! Хочешь, докажу? Если бы ты был койотом, у тебя рос бы хвост. А где у тебя хвост?
И Билл понял, что никакой он не койот. И он очень сконфузился, что разгуливает по прерии без ковбойской шляпы. Он ушел от койотов и прибился к ковбоям. Ему достали роскошную стетсоновскую шляпу. Потом из трех техасских шкур сшили настоящие ковбойские штаны. Не хватало только коня. Большого коня. Мы забыли вам сказать, что Билл рос очень быстро и, когда садился на обыкновенного коня, каких было полно на каждом ранчо, ноги его волочились по земле.
Ничего, Билл и тут нашелся. Не зря он провел детство среди койотов. Он отправился в горы, чтобы поймать там медведя-гризли, самого большого, какие водились в тех местах. Он решил гонять его до тех пор, пока гризли не подчинится, и тогда он приведет его на ранчо, как ручного.
Все так и вышло. Билл вскочил на гризли верхом, обхватил ногами его бока, зажав словно в ножницы, обнял крепко за шею и дал шпоры. Медведь так и взвился. Он скакал, и брыкался, и подбрасывал Билла, выгибал спину, вставал на дыбы, пытаясь его свалить, сбросить, растоптать, добить, вымотать. Вверх, вниз, туда и обратно, вприскочку, в галоп, кружился на месте, петляя, и, наконец, сдался.
Пекос Билл сроду не получал такого удовольствия. Вот тогда-то, въезжая на ранчо верхом на укрощенном гризли, он и поделился с ковбоями своим великим открытием: как объезжать дичков, будь то медведи или дикие мустанги.
Ковбои, конечно, оценили его открытие. Но Пекосу Биллу пришлось еще долго повозиться, прежде чем удалось превратить всех дичков в объезженных лошадей.
В конце концов Билл просто выдохся и предоставил диким мустангам самим учить друг друга. Но тогда ему стало вдруг скучно, он почувствовал себя таким брошенным и никому не нужным. Правда, ненадолго. Лошади — это еще не все в жизни ковбоя. В Техасе было полным-полно и другой скотины. И Билл, подумав, решил, что она тоже заслуживает его внимания. Конечно, он был не дурак и прекрасно понимал, что характер и привычки длиннорогих техасских коров изменить нельзя. Они были слишком неспособны к ученью. А вот над внешним видом их он поработал.
Билл придумал тавро — клеймо. Каждую корову Билл метил своим клеймом. В этом деле он оказался просто художник. Какие изящные и дивные картинки он рисовал на боку у каждой длиннорогой техаски!
Когда Билл жил на ранчо и приходило время клеймить скот или охотиться на медведя и на кагуара, для него пригоняли не меньше трех фургонов со съестными припасами. Три повара днем и ночью трудились на него, иначе он бы умер с голоду.
В те времена в Техасе было много скверных людей и отчаянных головорезов. За ними Билл тоже охотился. Стрелок он был меткий. Бил без промаха, так что пришлось ему сделать свое личное кладбище для тех бандитов, по которым он не промахнулся.